Вздохнув, я открываю домашнее задание по математике, и Черч наклоняется, чтобы взглянуть, наши головы почти соприкасаются. Его пальцы задерживаются слишком близко к моим, и, несмотря на то, что он бессердечный ублюдок, между нами возникает тепло, которое невозможно подделать.
Я с трудом сглатываю и пытаюсь сосредоточиться на своей работе. Поначалу это кажется практически невозможным, учитывая эту странную смесь горячего и холодного, которую я получаю от Черча. Но через некоторое время мы привыкаем к рутине, и я решаю, что его деловое отношение мне подходит.
Когда мы заканчиваем, Черч настаивает на том, чтобы проводить меня обратно к папе — я уверена, только потому, что Арчи подговорил его на это — и я решаю не спорить. В конце концов, за мной гнался парень с ножом.
Леса пустынны и жутковаты, ветви лишились листвы из-за зимнего холода. Из-за тумана, стелющегося по лужайкам между дорожкой и лесом, во всей этой сцене возникает зловещее ощущение, которое мне не нравится.
—
Всплывает мой разговор с близнецами, и я снова вздрагиваю. Этот секрет становится всё больше и больше, и это тем более заманчиво, потому что никто не хочет говорить об этом со мной. Я уверена, что, если бы я просто села и выслушала всю историю целиком, я бы забыла обо всём этом и двинулась дальше. Но в смерти Дженики есть что-то такое, что не даёт мне покоя.
Мы поднимаемся по ступенькам, и дверь открывается.
— Мистер Монтегю, — бодро говорит папа, веселее, чем он разговаривал со мной за последние недели. — Я как раз собирался накрывать на стол. Присоединитесь к нам?
Я бросаю на папу взгляд, который ясно говорит:
— Я бы с удовольствием, — бормочет он, беря меня за руку и ведя вверх по ступенькам. Как только мы заходим внутрь, и папа отворачивается, я вырываю свою руку из хватки Черча, расстроенная тем, что теперь мне придётся не снимать форму весь ужин. Я планировала переодеться в розовую майку и спортивные штаны, без лифчика. Это точно не подойдёт с Черчем Монтегю в моём долбаном доме.
На ужин — тушёное мясо с овощной смесью, картофельное пюре и немного свежего хлеба с маслом. Совсем не так изысканно, как, я уверена, привык есть Черч. Его семья владеет каким-то огромным конгломератом, который занимается семеноводством и инженерным делом, одной из тех страшных компаний стоимостью в сотни миллиардов, о которых вы никогда не слышали, но которая контролирует всё.
Я на самом деле удивлена, что Черч вообще ходит в эту школу. При таком богатстве, как у него, он легко мог бы позволить себе что-нибудь вроде Подготовительной Академии Бёрберри в Калифорнии, куда ходят все супербогатые придурки.
— Выглядит аппетитно, Арчибальд, — говорит Черч, всё ещё улыбаясь, и я хмурюсь. Арчибальд? С каких это пор президент Студенческого совета обращается к директору по имени? Разве это не нарушение этикета?
— Спасибо, мистер Монтегю, — спокойно отвечает папа, либо игнорируя, либо не заботясь о том, что один из его учеников называет его по имени. Они улыбаются друг другу через стол, и я хмурюсь.
«
— Итак, как прошла учёба?
— Базовый уровень понимания Чаком того, что касается математики, вызывает сожаление. Очевидно, что здесь есть проблемы, он не понимает, проблемы, которые, вероятно, начались много лет назад. Какое-то время он едва поспевал.
Я хмурюсь и бросаю на него взгляд.
— Итак, ты хочешь сказать, что низкие оценки Чака на самом деле просто симптом того, насколько сильно…
— Математика — это всё, что связано с основами. У Чака их нет. Нам придётся вернуться к основам, иначе мы ничего не добьёмся. — Черч бросает на меня взгляд и улыбается. Но как только у папы звонит телефон, и он на мгновение отводит взгляд, этот придурок ухмыляется мне.
Я показываю ему средний палец, и папа оглядывается как раз в нужный момент, так что это всё, что он видит.
— Чак Карсон! — рявкает он, и я опускаю руку на колени, поджимая губы. — Ты и так доставил достаточно проблем Студенческому совету, а теперь Черч пытается тебе помочь, а у тебя такое отношение?
Я бормочу извинения, когда Черч снова ухмыляется мне.
И снова папа полностью пропускает этот момент.