Тайная дипломатия Кремля

Все это Сталин и Молотов предлагали зафиксировать в пяти секретных протоколах. Шуленбург обещал немедленно довести советские предложения до сведения своего правительства. Но в Берлине геополитические игры с Советским Союзом уже никого не интересовали. 9 января 1941 года на секретном совещании в штабе оперативного руководства вермахта Гитлер говорил: «Сталин — властитель Европы, умная голова. Он не станет открыто выступать против Германии, но надо рассчитывать на то, что в трудных для Германии ситуациях он во всевозрастающей степени будет создавать нам трудности. Он хочет вступить во владение наследством истощенной войной Европы. Он тоже жаждет успехов…

По странному совпадению на следующий день советские представители, не подозревавшие о далеко идущих планах Гитлера, подписали дополнительное соглашение: Москва согласилась увеличить поставки Германии пшеницы, сырой нефти, металлолома, чугуна, платины, хлопка. Советские представители обещали Германии пять миллионов тонн зерна. Уже в марте объем советских поставок заметно увеличился. Сталин и Молотов пытались смягчить Гитлера. Поезда с советской нефтью и пшеницей шли в Германию до самой последней минуты.

«Мы этого не заслужили!»

13 апреля 1941 года, в воскресенье, Сталин совершил невиданный жест: он приехал на вокзал будто бы проводить министра иностранных дел Японии Ёсукэ Мацуоку, а на самом деле он хотел, чтобы весь дипломатический корпус увидел, как Сталин обнял за плечи немецкого посла Шуленбурга и попросил его позаботиться о том, чтобы Германия и Советский Союз и дальше оставались друзьями. Затем Сталин повернулся к немецкому полковнику Хансу Кребсу, исполнявшему обязанности военного атташе, и пожал ему руку со словами: «Мы останемся друзьями, что бы ни случилось!»

Весь мир обсуждал этот демонстративный жест Сталина. Но на немцев это не произвело никакого впечатления. Геббельс записал в дневнике:

«Как хорошо обладать силой! Сталин явно не хочет знакомиться с германскими танками… Я провел весь день в лихорадочном ощущении счастья. Какое воскресение из долгой зимней ночи!»

Сталин и Молотов понимали, что рано или поздно интересы двух держав неминуемо столкнутся и кому-то придется отступить. Но это может произойти через три-четыре года. Сейчас Гитлер, считали они, войну на два фронта не осилит. Германия могла воевать с Францией и Англией потому, что получала советское сырье, советскую нефть и советскую пшеницу.

Член политбюро А.А. Жданов говорил наркому военно-морского флота Н.Г. Кузнецову, что договор с немцами будет действовать еще долго не потому, что в него кто-то чрезмерно верит, а потому, что война на Западе затягивается, Германия и Англия будут длительное время связаны борьбой, а нам предоставляется возможность заниматься своим мирным трудом и готовиться к войне.

В принципе Сталин и Молотов рассуждали правильно, да только Гитлер и не собирался вести долгую войну! Он хотел нанести молниеносный удар, разгромить Советский Союз за несколько месяцев и решить все проблемы. Сталин думал, что Гитлер так же холоден и расчетлив, как он сам, и не станет рисковать, поставив на кон все достигнутое во имя покорения России. Однако натура Гитлера была иной: он верил, что воля может преодолеть любые препятствия.

Гитлер исходил из того, что Сталин боится войны, потому что истребил весь командный состав собственной армии. В одном из разговоров Гитлер пренебрежительно заметил, что советский генерал, которого прислали в командировку в Германию, в немецкой армии мог бы командовать только батареей.

Боялся ли действительно Сталин войны с немцами? Никита Хрущев вспоминал: «Сталин перед войной стал как бы мрачнее. На его лице было больше задумчивости, он больше стал пить и спаивать других. Буквально спаивать! Мы между собой перебрасывались словами, как бы поскорее кончить этот обед или ужин… Обеды у него продолжались иногда до рассвета… Водки и коньяка пили мало. Кто желал, мог пить в неограниченном количестве. Однако сам Сталин выпивал рюмку коньяка или водки в начале обеда, а потом вино. Но если пить одно вино пять-шесть часов, хотя и маленькими бокалами, так черт его знает, что получится!..

Берия говорил:

— Надо скорее напиться. Когда напьемся, скорее разойдемся. Все равно так он не отпустит.

Я понимал, что такая атмосфера создалась в результате какого-то вроде бы упаднического настроения. Сталин видел надвигавшуюся неумолимую лавину, от которой нельзя уйти, и уже была подорвана его вера в возможность справиться с этой лавиной… Его голову, видимо, все время сверлил вопрос о неизбежности войны, и он не мог побороть страх перед нею. Он тогда начинал пить и спаивать других».