Тайная дипломатия (СИ)

И с Лацисом, и с другими, применявшими пытки при допросах, разговор еще предстоит, но это уже не Яшкиного ума дело.

– Пытать я тебя не стану, Яков Григорьевич. А, если честно, ты вообще здесь не нужен. Ну, сам посуди… Прибыл нелегально, с фальшивым приказом. Зачем, тоже не говоришь. И тип ты насквозь подозрительный. Я даже не знаю, ты на самом деле Блюмкин или прикидываешься? И на хрена мне такое счастье? В подвале тебя держать – только харчи казенные переводить, да и времени жалко.

– И что, пристрелишь меня? Стреляй.

– Это, Яков Григорьевич, один вариант. Пристрелить, вывезти за город, прикопать. Или вывезти, а потом застрелить? Тебе как удобнее? Но, видишь ли, мороки с тобой много, грязно, землю копать. Оно мне надо? Да и нерационально. Можно тебя эсерам отдать, они в Париже болтаются, с удовольствием тебя порешат, но как-то неловко. Свой ты все-таки, хоть и сволочь. Я еще не решил, может, ты мне живой понадобишься? Или нет, не понадобишься?

Я посмотрел на Блюмкина. Тот скривился. Смелый-то он смелый, но умирать никому не хочется.

– Есть у меня и второй вариант, – продолжил я, – сдать тебя французской полиции за что-нибудь. Предположим, ты у меня бриллианты украл.

– Какие бриллианты? – встрепенулся Блюмкин. – Откуда у тебя бриллианты?

– У меня нет, а у Натальи Андреевны есть. Она же знатного рода, а то, что член партии большевиков, во Франции нет никому дела. Ладно, убедил, бриллиантов у меня нет, но ты мог серебряный портсигар стырить, такое дело. А портсигар этот, нет – табакерку, моему дедушке сам император Наполеон подарил. Я человек пять свидетелей отыщу, которые видели, как ты в торгпредстве по столам шуровал. А мы проявили бдительность, задержали воришку, но свято чтим французские законы, убивать не стали, а сдали в полицию. Ты можешь ажанам сто раз сказать – дескать, под маской начальника торгпредства скрывается некто Аксенов, палач и убийца. А ты это докажешь? А если тебя ажаны табаком сделают, да сквозь трубку пропустят, так ты на себя еще много чего возьмешь. Слышал, про французский табачок[2]? Знаешь, сколько во Франции грабежей? Полиция только обрадуется, что у нее такой нажористый подозреваемый появился. И евреев во Франции не особо любят, это ты знаешь. Сколько на тебя глухарей спишут?

Понял ли Яшка, что означает слово «глухарь», но проникся и зашипел:

– Сволочь ты, Аксенов…

Ну и фига себе! Если уж Яков Блюмкин – сам сволочь первостатейная, именует меня сволочью, то это похвала.

– От тебя, Яша, оскорбление приму как комплимент. А что ты хотел? Помнишь, как ты своего хозяина подставил? Думаешь, тебе это не вернется?

– Про хозяина откуда знаешь[3]?

– Я даже знаю, что он тебе характеристику дал – мол, подлец, но талантливый подлец.

– Я спросил, откуда ты знаешь? – начал терять самообладание Блюмкин.

– Если скажу, что от него самого… – хмыкнул я, многозначительно закатив глаза в потолок, – от твоего главного покровителя, который тебя от расстрела спас, ты поверишь? Нет, не от господа бога, ты же в него не веришь.

– Не мог товарищ Троцкий про меня такое сказать, – заявил Блюмкин.

– Эх, Яша-Яша, – покачал я головой. – Вроде, и не совсем дурак, а ничему тебя жизнь не учит.

– Ты это к чему? – насторожился Яков.

– А к тому, голубь ты мой (чуть не сказал «пархатый», но не стал, а иначе читатели сочтут антисемитом), что я тебе никаких фамилий не называл.

– Мелок ты, Аксенов, чтобы с самим товарищем Троцким тягаться.

– А кто спорит? – миролюбиво согласился я. – Лев Давидович – титан. Гигант мысли, отец русской революции. Я супротив него, все равно что плотник против столяра. Но что он скажет, если узнает, что ты его сдал с потрохами? Стало быть, Троцкий тебе такое задание дал? Прийти с приказом Дзержинского, а потом стрелку на Коминтерн перевести?

– Не ври, Аксенов, я тебе такого не говорил, – угрюмо сказал Блюмкин. – И Лев Давидович мне такого приказа не отдавал. Это моя самодеятельность. Узнал я, что у тебя деньги есть или должны быть, вот и решил прощупать. Можешь на меня рапорт написать. Так что решай Аксенов. Либо ты меня убьешь, либо в полицию сдаешь, либо отпустишь.

– Так отпущу я тебя, куда же я денусь? – вздохнул я. – Прав ты, товарищ Блюмкин, я с тобой ничего не могу сделать. Проще отпустить, чем держать. Я тебе даже документы верну и деньги.

– Еще пистолет и пальто.

– Пистолет я у тебя изымаю, не положено. Пальто свое там возьмешь, где оставил. Как говорится – бог с тобой, золотая рыбка, плыви себе в синее море. Вот, собственно, у меня и все. Но рапорт я на тебя напишу, не обессудь.

Довольный Яшка что-то пробормотал, вроде, подотрусь я твоим рапортом. Ну-ну…

Не поленившись, я вышел из кабинета и посмотрел, как Блюмкин надевает пальто. Яков Григорьевич, бегло оглядевшись, как бы невзначай оглядел подкладку, пощупал, но ничего подозрительного не нашел. Еще бы. Наташа – девушка аккуратная. А на блошиный рынок мы с ней вместе сходили, подобрали и по форме, и по размеру. Так что – плыви себе Яша, плыви. А бриллианты нехай домой едут, в Гохран.