Тайная доктрина Третьего Рейха, или Во что верил Адольф Гитлер

Уже в 1926 году фюрер, представлявшийся будущему рейхслейтеру Геббельсу неопределенным, наметил захваченную большевиками Россию своей целью. Итак, им руководили вполне понятные, естественные в создавшейся ситуации и даже отчасти примитивные мысли: если им можно, то отчего нам нельзя? Если им можно было позариться на чужие богатства, то отчего нам тоже не обратить свои взоры на Восток? Отчего, если им можно было явиться захватчиками, то отчего нам не предстать в глазах мирового сообщества освободителями?

К тому же общеизвестно, что в предавние времена и Церковь, желающая максимально распространить свое влияние, устраивала Крестовые походы, – своего рода генеральные репетиции по захвату новых земель для создания там жизнеспособных государств, в предвкушении окончательного завоевания всего мира грешных «нехристей». Во время насильственной христианизации местное население всегда либо обращалось в новую веру, либо уничтожалось, а их древние идолы нещадно повергались в прах.

Если учесть, что фюрер прекрасно понял истинную цену христианской истории, как и христианской догматике, то не выглядит странным факт, что, возрождая партию, он полностью сохраняет старой ее программу. Секрет христианства в неизменности его догм, – эта мысль не единожды будет фигурировать в «Майн кампф».

Сражаясь с религиозными раздорами в обществе, он призывал всех встать под знамя своей догматичной программы, где бы ничего не подвергалось сомнениям, даже самые нелепые постулаты. Своих соратников, пытающихся дискутировать о целях и задачах партии, он уличал в сектантстве, считая, что тем самым они растрачивают много сил на пустое, просто в никуда. Биограф Иоахим Фест представит это так: «Католический» темперамент Гитлера редко где проявляется так ощутимо, как в этой приверженности застывшим, неизменным формулам. Как-то он сказал, что все дело только в политической вере, «вокруг которой вращается весь мир» , программа может быть «насквозь идиотской, источником же веры в нее является твердость, с которой ее отстаивают» …он создаст и использует возможность, чтобы объявить старую программу партии, несмотря на все ее ярко выраженные слабости, «не подлежащей изменению» . Именно ее устаревшие, старомодные черты и превращают ее из предмета дискуссии в объект почитания. Она должна была не отвечать на вопросы, а придавать энергию, а уточнение, считал Гитлер, означало бы только раздробление. А то, что он с неуклонной последовательностью настаивал на тождестве фюрера и идеи, соответствовало, помимо всего прочего, принципу непогрешимого фюрера, принципу не подлежащей изменению программы».

Не об этом ли сам Гитлер напишет следующее: «тайна успехов французской революции в том и заключалась, что у нее была такая новая великая идея. Этому же обстоятельству обязана своей победой и русская революция. И то же, наконец, приходится сказать об итальянском фашизме: если ему удалось с таким громадным успехом и с пользой для дела реорганизовать жизнь целого народа, то это произошло только потому, что у него была своя великая идея». Незыблемая программа НСДАП полностью подчинялась «великой идее» фюрера, и, главное, определяла, по какому пути идти, чтобы эту идею воплотить в жизнь, дабы также «с пользой для дела реорганизовать жизнь целого народа» , проживающего в Германии, – чтобы затем обратить свой хищный пристальный взор на Восток.

Нельзя не вспомнить в данном контексте, что Великая французская революция, перевернувшая сознание общества и послужившая примером для бунтовщиков новейшей истории, едва не нанесла непоправимый урон Церкви, – вере, «вокруг которой вращается весь мир». Ведь одним из первейших законодательных актов революции христианская вера была отменена, а вместо нее утвердился культ разума и демократии. Но как тогда, так и после «демократия диктатуры» шла путем жесточайших насилий. Пришедший затем к власти Наполеон восстановил религию, однако относился к папе очень неблагосклонно и при первой же возможности выгнал бы того из Рима, уничтожив заодно и весь католический центр. Тогда дряхлая, но все еще могучая сила пригрозила Наполеону смертью. А он-то знал, что с Церковью шутки плохи, как и с верными псами Господа, состоящего у него на спецслужбе, и отступил.