Тайная дверь

— Главное, чтобы я никому вреда не причинила, — ответила та, сжимая что-то в руке.

Действительно, чего это я. Пусть Терлецкая выскочила от бабая, одарив меня испуганным взглядом и резью в груди, насчет рыжеволосой ведьмы беспокоиться точно не надо. Так и вышло. Катя зашла, пробыла пару минут и так же спокойно покинула помещение. Ни мускул на ее лице не дрогнул. Значит, не испугалась.

— Теперь я, — сказал я своим и открыл дверь. — Здравствуйте, господин бабай.

— Какой я тебе господин, Кузнецов? — отмахнулось страшилище. — Меня вон даже ведьмы последние перестали бояться. Дожил.

— Так это не последняя, — успокоил я его. — Это первая. Очень могущественная. Входит в какой-то там ковен, забыл название.

— Правда? — с надеждой спросил бабай.

— Честное магическое.

— Ну тогда ладно. А то я уж расстроился. Ты последний опять?

— Почти. То есть нет, но как бы да. Я, как вы и советовали, с друзьями договорился. Будем копить совместно. Надо только выбрать, на что именно. Я их позову тогда?

— И чего, все уже получали стипендию? Нет новеньких?

— Один, — вспомнил я про Рамиля. И тут до меня дошло. — Его можно напугать. Прям хорошенько. Может, болтать меньше станет.

— Смотри-ка, яйца курицу учат, — страшила хлопнул себя по бокам. — Я его так напугаю, всю жизнь немым будет.

— Нет, так не надо. Что-нибудь средней прожарки, если можно. Кстати, я вам тут пирог принес.

Я вытащил два куска брусничной красоты, подогнанной домовыми. Глаза у бабая загорелись. Я понимал, что это не из-за мучного. Все же бумка был на довольствии. Дело во внимании. К страшиле ученики относились, как к функции, жуткой, но обыденности. Я же пытался выстроить приятельские отношения. К слову, знал бы он, каких трудов мне стоило сохранить два куска пирога, чтобы принести сюда. Байков свидетель.

— Ладно, чутка его шугану, — миролюбиво сказал бабай. — Так, для проформы, чтобы не расслаблялся.

Я позвал дрожащего Рамиля, дав знак остальным ждать. Татарин зашел на негнущихся ногах, сразу упершись взглядом в стул. Точнее в того, кто на нем сидел. Бабай не шевелился. Просто смотрел на моего друга. Его же начало колбасить. Он сходу выдал пару абзацев на татарском. Из всех слов я разобрал лишь «эти», которое повторялось раз за разом. Дошло до того, что голос у Рамиля задрожал, и тут я понял, что пора заканчивать.

— Мне остальных заводить?

Страшила дернулся, как от удара, зато Рамика отпустило. Он испуганно уставился на бабая, вскрикнул и отскочил назад.

— Чего стоишь, глазами лупишь, отличник боевой подготовки? Квиток давай. И Кузнецов, ты тоже. Вот твои две монеты. Кто там еще у вас? Заводите.

Наконец вся четверка собралась в сокровищнице. Рамиль рядом со мной и Байковым почувствовал себя более уверенно, уже разглядывая предметы, которые нас окружали. Мишка спрятался за нашими спинами, что не могло укрыться от бабая.

— Не бойся, Максимов, не увидишь ты больше родителей. Странный ты, конечно, худой вот боится, что с отцом что-нибудь случится. Ты же наоборот, не хочешь его встречать.

Я удивленно повернулся к бледному Мишке. За все это время, несмотря на замечательное отношение, поддержку и верную дружбу, он не торопился нам открываться. Все, что я знал, по выходным Максимов звонит сестре. Ни папе, ни маме, а именно сестре. Теперь выясняется, что он отца боится. Интересно.

— Позволите? — спросил Байков, указывая на журнал.

— Валяйте, — положил голову страшила на сплетенные пальцы. — Только недолго.

— Как ваши дела? Что нового? — решил я поболтать с бабаем. Все равно помочь Димону ничем не мог. В этих ингредиентах разбирался только благородный. Рамиль с Мишкой, конечно, выглядывали из-за плеча Байкова, но вряд ли что-то понимали.

Зато бабай преобразился. Словно проснулся от долгого сна, встрепенулся, сбросил с себя оковы дремоты и стал говорить. Я слушал, кивал, удивлялся, улыбался. То есть пассивным образом поддерживал разговор. А сам вспоминал один случай, произошедший несколько лет назад.

Дядя Коля возвращался с магазина и заодно забрал меня со двора, чтобы загнать домой. Мама безуспешно раза три или четыре звала непутевого сына с окна, поесть. А для дяди Коли слово матери было священным. Сказала кушать, значит, надо бросать все свои дела и идти.

Однако у самого подъезда отчим встретил знакомого или приятеля. Уж не знаю, как правильно. И зацепился языками. Точнее дядя Коля молчал, а этот товарищ говорил и говорил. Я уже весь извелся, часто дергал отчима за рукав, даже пару раз нагловато сказал, что нам пора. Но пока дядя Коля не договорил с незнакомцем, мы не ушли. Уже позже он объяснил мне простую вещь.

— Человек он, собака такая, социальная. Ну, как тебе объяснить. Вот ты во дворе с кем играешь?

— С Пашкой, Витькой-Костылем, Серегой.

— А если не будет их?

— Один буду играть.