Тайная история

— Стоп, — сказала Камилла. — Мне не послышалось? Он действительно это сказал?

— Что?

— Про арабов. Он на самом деле сказал, что Банни ехал в машине с какими-то арабами?

— Тем временем, — продолжал диктор, — члены нескольких церковных общин, расположенных на территории Вермонта, Нью-Гэмпшира и Массачусетса, объединились в молитве за пропавшего юношу. По словам преподобного Пула из Первой лютеранской церкви, прихожане Первой баптистской и Первой методистской церквей, а также церкви Святого причастия неустанно возносят…

— Да, Генри… Все же мне очень интересно, что у этого твоего механика на уме, — произнес Фрэнсис.

Генри закурил сигарету. Когда огонек уже подбирался к фильтру, он спросил:

— Чарльз, тебе сегодня задавали какие-нибудь вопросы насчет арабов?

— Но ведь они только что сказали, что Ханди никак не связан с расследованием ФБР, — отозвалась вместо Чарльза Камилла.

— Откуда мы знаем, что там на самом деле.

— Думаешь, они выпустили его на сцену для отвода глаз?

— Не знаю, что и думать.

Между тем на экране появилась худощавая, ухоженная женщина лет пятидесяти пяти — кардиган от Шанель, жемчужные бусы, длинное каре с уложенными вверх кончиками. Она говорила слегка в нос, до странности знакомым голосом, вот только где я мог его слышать?

— О да, жители Хэмпдена встретили нас с такой теплотой, — сказала она. — Вчера вечером, когда мы наконец добрались до отеля, консьерж ждал…

— Консьерж… — презрительно скривился Фрэнсис. — В «Коуч-лайт-инн» консьержа нет и в помине.

Я пригляделся к женщине повнимательнее:

— Это мать Банни?

— Да, это она, — ответил Генри. — Совсем забыл, у тебя ведь еще не было случая с ней познакомиться.

Шея ее была густо покрыта морщинами и веснушками, характерными для женщин ее возраста и сложения. Волосы и глаза были того же цвета, что у Банни, однако, что касается собственно черт лица, с младшим сыном ее роднил только остренький, любопытный носик — в ее наружность он вписывался прекрасно, но на широкой незатейливой физиономии Банни всегда выглядел так, словно был наспех приделан в самом конце процесса, когда ничего более подходящего уже не нашлось.

— Ах, вы знаете, нас просто засыпали письмами, открытками, букетами — нескончаемый поток со всей страны!

— Ее что, чем-то накачали?

— То есть?

— Ну как-то не очень заметно, чтоб она переживала.

— Естественно, естественно… — глубокомысленно закивала миссис Коркоран. — Мы все просто сходим с ума, иначе не назовешь. И я очень надеюсь, что ни одной матери не придется вынести то, что в последние несколько дней вынесла я. Однако погода, похоже, наконец-то улучшается, к тому же мы повстречали здесь столько чудесных людей, а уж какими великодушными оказались хэмпденские предприниматели…

— Надо сказать, она довольно фотогенична, нет? — заметил Генри, когда пошла реклама.

— Впечатление такое, что к ней на кривой козе не подъедешь.

— Да от нее б даже черти в аду разбежались, — раздался пьяный голос Чарльза.

— Ну почему же? С ней далеко не все так плохо, — возразил Фрэнсис.

— Ты говоришь так только потому, что она все время к тебе подлизывается. Из-за твоей матери и так далее, — ответил Чарльз.

— Она ко мне подлизывается?! Что ты плетешь?

— Меня от нее воротит. Это же просто чудовищно: внушить своим детям, что главное в этом мире — деньги, но при этом зарабатывать их собственным трудом — позор. А потом взять и вышвырнуть одного за другим с пустым карманом — путевка в жизнь! Она никогда Банни гроша ломаного…

— Без его отца здесь, кстати, тоже не обошлось, — сказала Камилла.

— Э-э, ну да, может быть… не знаю. Я просто хочу сказать, что таких жадных, тщеславных людишек еще поискать. Когда их видишь в первый раз, то думаешь: ах, какое милое, приятное семейство, как у них все со вкусом устроено. Но на самом деле нули без палочек, тошнотворная «маргариновая семья». — Чарльз повернулся ко мне. — Знаешь, у них в доме есть комната — называется «комната в стиле Гуччи».

— Как-как?