Свое первое письмо Капица закончил категорическим заявлением. Если не внести изменений в порядок руководства советской атомной программой, то он не видит пользы от своего дальнейшего участия в ней. Если Сталин не готов пойти навстречу и выполнить его пожелания, то ученый просит освободить его от участия в программе. Возможно, Капица предполагал, что его прошлые заслуги и занимаемое положение делают его относительно неуязвимым и обеспечивают ему своеобразную трибуну, с которой он может высказывать свои жалобы. Но политическая игра, в которую он ввязался, была очень опасной, в чем ему вскоре предстояло убедиться.
По просьбе Капицы письмо показали Берии. Берия старался наладить диалог, но они с Капицей просто не могли работать вместе. Капицу отстранили от программы 21 декабря 1945 года.
Рыбалка
Капицу беспокоило, как атомная бомба подействует на науку и на самих ученых. 22 октября он написал Бору, который уже вернулся в Копенгаген: «В наши дни существует опасность, что научные открытия, содержащиеся в секрете, могут послужить не всему человечеству, а могут быть использованы в эгоистических интересах отдельных политических и национальных группировок».
Он задавался вопросом, какую позицию должны занимать ученые, и хотел обсудить эту проблему лично с Бором. На самом деле Бор всего несколькими днями ранее сам написал Капице письмо, в котором выражал очень сходные чувства. Письма пересеклись. Бор продолжал придерживаться точки зрения, что атомная энергия не может быть инструментом политики и в прессе настаивал на свободном обмене научной информацией и на принятии мер, направленных против распространения ядерного оружия.
Когда к Бору обратился бывший министр датского правительства, а теперь — профессор Копенгагенского университета и предложил встретиться с советским физиком, имеющим на руках письмо от Капицы, Бор согласился.
Предполагалось, что встреча будет тайной, но Бор сказал, что любая встреча с представителем Советского Союза должна быть открытой, и попросил присутствовать на ней своего сына Оге. Кроме того, Бор сообщил о встрече датской разведке, а также британским и американским властям. Он взывал к открытому миру, но не испытывал особых иллюзий.
Эту встречу можно было сравнить с рыбалкой. Берия, который хорошо знал об открытом и совершенно нескрываемом стремлении Бора к международному обмену научной информацией, согласился послать к Бору в Копенгаген советского физика с длинным списком вопросов. Этот шаг Берия объяснял Сталину так:
Нильс Бор известен как прогрессивно настроенный ученый и убежденный сторонник международного научного обмена. Исходя из этого, нами была послана в Данию под предлогом розыска увезенного немцами оборудования группа работников для установления контакта с Бором и получения от него информации по проблеме атомной бомбы.
Для выполнения этой задачи Берия выбрал Якова Терлецкого. Терлецкий работал научным сотрудником в отделе «С», которым руководил Судоплатов. Вместе с ним в Данию должен был отправиться заместитель Судоплатова полковник Лев Василевский. Поскольку Терлецкий очень плохо говорил по-английски, а Василевский из иностранных языков знал только французский, вместе с ними поехал переводчик. Капица должен был написать Терлецкому рекомендательное письмо, в котором представлял его как «способного профессора МГУ», который «объяснит Вам сам цели своей поездки за границу». Курчатов и его группа составили список вопросов.
В результате в Институте Бора в Копенгагене состоялось две встречи — 14 и 16 ноября 1945 года. Бору не без труда удалось доказать, что он не принимал участия в разработке конструкции атомной бомбы и что не был ни на одном ядерном комплексе, когда ездил в Америку. Он ответил на 22 вопроса, ответы были тщательно записаны и отосланы Курчатову для оценки. Бор не сообщил никакой информации, которая бы не содержалась в статье Смита.
На вопрос Терлецкого, известны ли Бору какие-либо методы защиты от атомных бомб и существует ли реальная возможность такой защиты, Бор ответил: