— Какое отношение имеет то, что вы искали меня, к тому, что нашли Америго? — спросил Леонардо. — Ведь не следует же из этого, что ты искал его только потому, что тебе велели искать меня?
— Может быть, и нет, — ответил Куан, — хотя я полагал, что моя привязанность к Америго очевидна.
— Не столь очевидна, как твоя неприязнь к Сандро, — заметил Леонардо, потрясенный этими словами Куана.
Китаец кивнул, признавая его правоту.
— Я польщен, что ты приписываешь мне столь тонкую стратегию.
Леонардо всегда считал Куана чересчур холодным, чтобы сблизиться с кем бы то ни было. Да и Америго никогда не заговаривал о нем. Зародилась ли эта привязанность во время их пребывания в пустыне? Могли ли они дойти до того, чтобы стать любовниками?
— Если Америго так дорог тебе, как ты мог быть так… спокоен, когда я сообщил тебе, что он пропал?
— Вероятно, ты не слишком восприимчив, — сказал Куан. — Я нисколько не был спокоен.
— Но ты бросил бы его умирать.
На эти слова Куан лишь улыбнулся, и от этой улыбки Леонардо похолодел — она напомнила ему Джиневру.
Пламя горячки пылало в нем, глаза горели, закатывались внутрь, в темноту его плоти… и Леонардо впал в беспамятство.
Он очнулся и обнаружил, что едет по гористой местности. Оберегая верблюдов, чьи нежные подошвы потрескались и покрылись волдырями, мамлюки Кайит-бея скакали по естественному каменному амфитеатру.
Слабо пахло полынью, и этот отдаленный аромат смешивался с запахами живых существ, влаги и разложения.
Сандро хлопотал над Леонардо. Америго все еще был без сознания либо спал, привязанный к седлу своего верблюда в крайне неудобной позе. Леонардо глядел на друга и ощущал тупую боль в пояснице — она разрасталась, проникая в ноги и бедра, тянулась сквозь шею и грудь и завершалась в жгучем обруче боли над глазами.
— Где мы? — спросил Леонардо.
— Возле Мертвого моря, — ответил Сандро.
— Куда мы направляемся?
— Говорят, что к озеру Зиза, но это только слухи.
Леонардо перевел взгляд на Америго.
— Ты уверен, что он поправится?
— Это вопрос ребенка, Леонардо. Быть может, Куан был прав — у тебя и впрямь вскипели мозги…
Леонардо ничего не ответил, даже не улыбнулся, и тогда Сандро продолжал:
— Куан заверил меня, что Америго будет здоров. Он при каждом удобном случае появляется здесь, чтобы посмотреть, как у него дела. Куан совсем не такой, каким ты его считаешь.
— А каким же я его считаю, Пузырек?
— Лишенным всяких чувств. Его помощь уже однажды спасла жизнь Америго, помнишь?
Леонардо хотел было сказать, что чувства — это не дар и не талант, но вместо этого лишь кивнул, ощущая, как сон опять всей тяжестью наваливается на него, сжимает, покуда весь мир не сузился до вида его верблюда и всадников, скачущих впереди.
Перед ними был Аль-Карак — Замок Орла.
Огромные квадратные башни, увенчанные коническими вершинами, росли, казалось, одна из другой — во всяком случае, так виделось издалека. Единственные ворота были высечены из камня; река полностью окружала его, и со всех сторон подступали скалы.
Леонардо тотчас узнал замок: он видел его прежде, миражом в пустыне. В горячке он счел его своим собором памяти.
Куан и святой Августин были правы: настоящее будущего существует, и можно увидеть его как бы в воспоминании. Но это озарение быстро поглотилось горячкой, кипящей Летой, которая все еще бурлила в Леонардо.
Глава 25
ЖЕЛЕЗНЫЙ ЯЗЫК
Время дарует помощь даже и нам. Наконец, в ответ на наши молитвы… Помощь Бога.
Пытки и мучения, причиняемые телу во время допросов, следует понимать лишь как средство достижения правды.
Знай же, что в последние дни настанут времена тяжкие.
Зал пыток был прекрасен.
Расположенный в западном крыле замка, близ кухни, он больше походил на просторный чертог итальянского вельможи, чем на место дознаний. На дальней стене, разделенной пилястрами, были написаны в европейской манере фрески, изображающие великие битвы, — Леонардо узнал руку Филиппе Липпи, Марко Дзоппо, Петруса Кристуса, — и в пыльном свете казалось, что фигуры слегка шевелятся, словно и шум боя, и смерть остановились лишь на мгновение. На прочих стенах тоже были росписи, как религиозные, так и светские, которые высоко оценил бы даже Лоренцо; лики святых, изображения Распятия и Благовещения были блестящи. Пол покрывали майоликовые цветные плитки; резные деревянные панели, украшавшие стены, переходили в скамьи.