Все так и оказалось. Окруженные врагами греки были более заинтересованы в борьбе, чем сами турки. Деньги текли как вода сквозь мои пальцы, но на какие-то второстепенные цели, как я понимал, не считая трат на перебранки, которые так любили греки. Я старался примирить многочисленных вождей и восстановить дисциплину в войсках, у меня были деньги и сила принуждения во взгляде, но все указы, что я издавал, были легковесны и недолговечны. Все это время беспрестанно лили дожди, так что, даже если мы были готовы к атаке, мы не могли ничего сделать, столь мрачными и безнадежными становились условия. Грязь была повсюду, болотный туман висел над городом, воды лагуны начали подниматься, дороги превратились в хлюпающее болото. Не переставая лил дождь. Я готов был вернуться обратно в Лондон.
Вследствие этого свобода потеряла свой блеск. По приезде в Грецию я уменьшил число своих убийств, но теперь снова стал обильно пить кровь. Каждый день под холодным зимним дождем я покидал город. Я ехал по болотистой размокшей тропе вдоль берега лагуны. Убивал, пил кровь и бросал тела своих жертв в грязь и тростник. Дождевые потоки смывали трупы в грязные воды лагуны. Прежде я пытался не убивать греков, которых приехал защищать, но теперь делал это не задумываясь. Если бы я не стал убивать их, это сделали бы турки.
Как-то раз, подъезжая к озеру, я увидел фигуру, закутанную в лохмотья, стоявшую на тропе. Человек, кем бы он ни был, казалось, ждал меня. Я был голоден, потому что еще не убил никого, и пришпорил лошадь. Внезапно она встала на дыбы и заржала от страха. С большим трудом я заставил ее повиноваться.
Фигура в лохмотьях выступила вперед.
— Лорд Байрон.
Это был женский голос — надтреснутый, хрипловатый, но что-то странное слышалось в нем. И я вздрогнул, услышав его, охваченный одновременно восторгом и ужасом.
— Лорд Байрон, — позвала она вновь.
Я увидел блеск сверкающих глаз из-под капюшона. Она указала костлявой узловатой рукой на меня.
— Смерть за Грецию!
Эти слова будто ножом полоснули меня.
— Кто ты? — выкрикнул я, перекрывая барабанную дробь дождя.
Я увидел улыбку женщины, и вдруг мое сердце словно остановилось: ее губы напомнили мне… Хотя не знаю, чем именно… они напомнили мне Гайдэ.
— Постой! — воскликнул я.
Я поскакал к ней, но женщина исчезла. Берег был пуст. Вокруг не раздавалось ни звука, кроме стука капель дождя по воде.
Этой же ночью у меня был приступ: мое тело пронзила судорога. Я ощутил, как ужасный страх охватил меня, я пришел в неистовство, стал скрежетать зубами. Казалось, что все мои чувства покинули меня. Через несколько минут я очнулся, но все еще ощущал страх; и я испытывал, пока длился приступ, отвращение к самому себе, какого я не знал раньше. Оно возникло, и я понимал это, из-за женщины, которую я повстречал на тропе у лагуны. Воспоминания о Гайдэ, страдания из-за вины, страстное желание невозможного — все это нахлынуло на меня как шторм. Но я оправился.
Прошли недели, а я все пытался навести порядок в своих войсках, мне даже удалось предпринять небольшое наступление на озере. Но все это время я помнил потрясение от той встречи и был полон странного предчувствия, ожидая увидеть ту женщину вновь. Я знал, что она придет. Ее требование эхом отдавалось в моем мозгу.
— Смерть за Грецию!
Лорд Байрон замолчал Он уставился в темноту, и Ребекке показалось, будто позади нее вновь раздался какой-то шум. Лорд Байрон тоже, казалось, услышал его. Он повторил свои слова, словно пытаясь заглушить шум. И они повисли в воздухе как приговор судьбы.
— Смерть за Грецию!
Он отвел взгляд от тьмы и взглянул в глаза Ребекке.
— Она действительно пришла вновь два месяца спустя. Я выехал со своими товарищами на разведку. В нескольких милях от города нас настиг проливной дождь, он лил как из ведра. Я увидел ее: она сидела, скорчившись, на корточках в грязи. Медленно, как и прежде, она указала на меня. Я задрожал.
— Вы видите ее? — спросил я.
Мои спутники обернулись, но дорога была пуста.
Мы вернулись в Миссолунги, промокнув до нитки. Я был весь в поту, мои кости ломило от лихорадки. Тем вечером я лежал на софе в беспокойстве и меланхолии. Образы прошлого, казалось, проплывали перед моими глазами. Как в тумане я слышал перебранку солдат на улице, они, как обычно, неистово ругались. Но я не обращал на них внимания. Я ни на что не обращал внимания, кроме своих воспоминаний и сожалений.
На следующее утро я попытался стряхнуть с себя отчаяние. Мы выехали верхом. Стоял апрель, и погода, как ни странно, была превосходной, мы скакали по дороге и перекидывались шутками. И вдруг в оливковой роще она вновь предстала предо мной — скорчившийся призрак в грязных отрепьях.
— Агасфер? — закричал я. — Агасфер, это ты?
Я проглотил подступивший к горлу ком. Мои губы пересохли. Слова ранили сердце.
— Гайдэ?
Я стал вглядываться. Кем бы она ни была, она исчезла. Мои друзья отвезли меня обратно в город. Я бредил и звал ее. Вновь вернулся приступ ужаса и отвращения к самому себе. Я слег в постель.
— Смерть за Грецию! Смерть за Грецию!