Она нашла наполовину заросшую тропку, прошла по ней к обрыву над широкой плоской долиной и, остановившись там, стала молиться.
— Боже, Отец мой Небесный, Петру явлено видение, быть может ниспосланное Тобою. Он хочет, чтобы я увидела его, чтобы проверить, воистину ли Ты открываешь мне сокровенное. Если будет на то Твое соизволение, покажи это и мне. Я ничего не требую и если прошу об этом, то лишь ради вящей славы Твоей.
Произнеся молитву, Мария облегченно вздохнула. Конечно, Бог не покажет ей чужого видения, и она сможет наконец не обращать больше внимания на все эти предстающие перед ней странные картины. Ей будет только лучше, если они прекратятся. В конце концов, не исключено, что это всего лишь последствия одержимости, результат ее излишне обостренной чувствительности, а по мере возвращения к нормальной жизни и обычному образу мыслей они исчезнут.
Но получилось иначе, эти мысли еще не рассеялись, а перед ее внутренним взором стали представать образы. Мария увидела Петра в… уж не в Риме ли, ибо все вокруг в римских одеждах?! Его преследовали, схватили, привязали к какой-то поперечине. Это был Петр, несомненно Петр, но выглядел он сильно постаревшим, волосы поседели и поредели, плечи поникли, от былой могучей стати не осталось и следа. И там был еще кто-то, пухлый мужчина с венком из лавра на голове… Римский император, но не Тиберий. Как выглядит Тиберий, Мария знала по изображениям на монетах, это точно был не он.
Но что тут растолковывать? Все и так ясно. Говорил ли что-то сам Петр? Она заставила картину вернуться и внимательно вслушалась в каждое слово. «Другим способом, — сказал Петр. — Я недостоин.» А после этого они — римские солдаты — перевернули его вместе с этим деревянным брусом вниз головой.
«Я могу сказать ему это, — подумала Мария. — Могу повторить ему его же слова. „Другим способом. Я недостоин“. Правда, может быть, он и сам не знает, что это значит».
Она еше долго сидела на том месте, наслаждаясь своим единением с Богом и жалея, что так и не смогла избавиться от бремени откровений. Впрочем, не было ли это платой? Платой, взимаемой за то, что она призвана?..
Позади, в лагере, ученики вставали и одевались, готовясь к предстоящему дню. Петр деловито скатывал одеяло, громко, как ни в чем не бывало переговариваясь с Андреем. Ладно, время поговорить с ним придет попозже.
Иисуса нигде не было видно. Возможно, он решил уединиться, дабы помолиться или собраться с мыслями. Все остальные дожидались его появления.
Туман развеялся, и теперь лес и языческий алтарь уже не казались столь таинственными и угрожающими. Утро принесло с собой ощущение уверенности и безопасности.
Наконец вернулся Иисус, выглядевший посвежевшим и бодрым.
— О чем вы беседовали? — осведомился он.
— Учитель, — спросил Иуда, озвучивая вопрос, который был у всех на уме, — зачем ты привел нас сюда?
— Затем, что это место находится далеко отовсюду, — ответил Иисус после долгой паузы. — Даже Галилея слишком тесно связана с властями Иерусалима и Рима. Мне же надо было поразмыслить о том, что я должен делать и где я нужен.
— И ты определился с этим? — напрямик спросил Иуда.
— Боюсь, что да.
— И что ты решил? — не отставал Иуда.
— Я должен отправиться в Иерусалим, — быстро проговорил Иисус, — И встретить то, что меня там ждет. Вы знаете: Иерусалим убивает своих пророков, — Он помолчал и добавил: — Вряд мне стоит рассчитывать на иное.
— Нет, учитель! — Петр вскочил, рванулся к нему и обхватил руками, словно стремясь защитить или удержать его, — Нет, ты не должен! Мы тебе не позволим!
Иисус отпрянул, на лице его на миг появилось выражение ужаса.
— Изыди, Сатана! — возгласил он тем голосом, какой использовал при изгнании демонов.
Ошеломленный Петр отшатнулся.
— Умолкни, Сатана! — вскричал Иисус. — Ты зришь глазами человека, но не так, как угодно Богу!
Петр пал на одно колено и вскинул руку, словно прикрываясь от удара.
— Но, учитель… — вымолвил он, чуть оправившись от изумления и испуга, — Я и есть человек. Мне не дано прозревать сущее очами Господа. Я знаю лишь, что хочу защитить тебя.
Иисус молчал, глаза его были закрыты, руки сцеплены. Казалось, он молился. Прошло немало времени, прежде чем он разжал пальцы и уронил руки вдоль тела.
— Петр, — обратился он к ученику, — кем называют меня люди?
— Воскресшим Иоанном Крестителем, — вмешался Фома, хоть спрашивали не его.
— Некоторые уверяют, что ты Илия! — подал голос Андрей.
— Но что ты сам скажешь, кто я? — Иисус взглянул Петру прямо в глаза.
— Я… и… — Тот судорожно искал слова… — Я скажу, что ты тот, кого мы ждем, помазанник, кто вводит в Царство Божие, — Он склонился к ногам Иисуса. — Возможно даже, ты избран Господом как сын Его, ибо ты понимаешь Его, и воля Его внятна тебе более чем любому из живущих.
Иисус воззрился на Петра и, крепко сжав его плечи, сказал: — О! Это было открыто тебе Господом, Отцом моим Небесным. — Он наклонился, поднял с колен Петра и оглядел учеников. — Ныне я должен сказат ь нам все. Это горько, но многое еще должно быть открыто.