Тайная история Марии Магдалины

Когда все мы подносили к губам чашу с вином, казалось, будто каждый получил ее от самого Иисуса, который, глядя на нас, одобрительно кивал.

Время шло. Все мы не раз посещали храм, молились и старались не пропускать службы. Как я уже говорила, мы просто не знали, что еще делать, хотя меня туда совсем не тянуло. Но Иисус ушел — за что еще нам было цепляться? Поэтому наши мужчины исправно ходили в храм, как будто пытаясь выказать себя большими праведниками, нежели любые фарисеи, чтобы люди, указывая на них, стали говорить: «Гляньте, оказывается, ученики этого Иисуса во всем следуют обычаям и предписаниям, Иисус-то, выходит, истинный сын Авраамов».

В полдень на молитву в портике Соломона регулярно собирались не только ученики Иисуса из ближнего круга, но и многие другие, воспринявшие его учение: жители Иерусалима и галилеяне, мужчины и женщины. Иногда к ним присоединялись мы, женщины, и брат Иисуса.

Тот памятный молитвенный день пришелся на начало Шавуота, того самого праздника, на который я впервые попала сюда ребенком много дет назад. На сей раз я вступила на храмовую территорию свободной от тайных грехов, мне нечего было скрывать и нечего стыдиться в отличие, возможно, от самого храма.

О Каиафе я старалась не думать, понимая, что моя жгучая ненависть к нему велика и неописуема и при виде его мне едва ли удастся совладать с собой.

Даже на этом тесном, переполненном народом дворе нам удалось образовать особую, отдельную группу молящихся. Я изо всех сил пыталась сосредоточиться на словах молитвы, прогнать ощущение утраты: ведь среди нас более не было Иисуса. Не видеть его здесь, в храме, казалось невыносимым, хотя на самом деле что связывало его с этим местом? Разве только то, что храм отверг его, обратился против него и погубил!

И вот, стоя там с покрытой траурным платом, опущенной головой — о! как мне описать это, где взять слова?! — я услышала громкий звук, подобный шуму крыльев, какой издает, срываясь с места и улетая, стая вспугнутых птиц. Да, словно стая птиц на озере. Хлопанье крыл взвихрило воздух, словно над нашими головами пронесся порыв ветра. Я посмотрела вверх, но никаких птиц там не было. Их не было, но ветер и вправду поднялся — теперь он теребил мой плат, края моей одежды.

А затем я увидела, как в воздухе появилось нечто красное, испускающее свечение, колышущееся и пляшущее, подобно пламени. Это пламя разделилось на отдельные, танцующие языки живого огня, и каждый из них сошел на голову одного из нас. Да, я собственными глазами узрела, как пламя коснулась каждого, но никто не вскрикнул от боли, и головной убор ни на ком не загорелся. А потом — это уже краешком глаза, боковым зрением — я заметила, что мою собственную голову окружил сияющий ореол. Я непроизвольно вскинула руки, чтобы коснуться его, но они просто прошли сквозь этот свет, ничего не ощутив. Шум крыльев стих, с нами остался лишь огонь.

Иоанн Креститель… Иоанн Креститель говорил: «Я крещу вас водою, но идет сильнейший меня! Он станет крестить вас Духом Святым и огнем!»

И повторю, хотя и предупреждала уже, что мое описание никоим образом нельзя считать полноценным, я всей душой ощутила некое парящее присутствие. Нечто, казалось, говорившее, шептавшее, проникавшее в самые глубины моего разума.

Тогда я не осознавала, что говорю сама, но зато отчетливо слышала голоса других. Андрей неожиданно разразился речью на неведомом языке, за ним Симон, Матфей, а там и все остальные. Видимо, и я тоже. Но что мы говорили? Слова слетали с наших губ, но их значение оставалось для нас непонятным.

Вокруг же воцарилась тишина, полнейшая тишина. Ветер, обдувавший нас не коснулся других молящихся, воздух оставался неподвижным повсюду, кроме того места, где стояли мы.

— Разве вы не галилеяне? — робко спросил наконец один из паломников, молившихся неподалеку. — Почему вы вещаете на неизвестных наречиях?

Но мы не владели собой: чужие, непонятные слова так и лились с наших уст нескончаемым потоком.

— Слушайте! Мы прибыли со всех концов света, из разных стран, лежащих под солнцем, и общее для нас лишь наше происхождение от чресл Авраама! — вскричал мужчина. Он раскинул руки, широким жестом обводя толпу молящихся. — Мы парфяне и мидяне, еламиты и жители Месопотамии, мы из Иудеи и Каппадокии, Понта и Азии, Фригии и Памфилии, Египта и земель Ливийских близ Киринеи, а также из самого Рима. Есть среди нас рожденные евреями и прозелиты, критяне и аравитяне… И вот мы слышим, что эти галилеяне говорят на наших языках!

Неужели мы и вправду говорили на всех этих языках, да еще что-то внятное? Но мы ведь не владели ими, никто из нас не знал иных языков!

_ Да они просто пьяны! — возвысился над толпой чей-то громкий голос. — Выпили слишком много молодого вина.

И тут Петр повел себя в совершенно несвойственной ему манере. Именно тогда я по-настоящему осознала, что нечто и впрямь снизошло на нас и изменило всех. Я еще не ощутила этого в себе, но мгновенно увидела в облике Петра.