— Эти… одержимые… — начала Мария.
— Ими овладели демоны, и они не могут жить среди нормальных людей. Для них нет места, кроме камней на побережье, — Симон все еще тяжело дышал и оглядывался.
Ну конечно, демоны! Кто еще может довести человека до такого состояния и превратить его в жалкого изгоя?
— А как питаются эти бедняги?
— Их родственники и сердобольные горожане приносят им еду и оставляют ее в безопасном месте. Но сразу уходят, никто не решается здесь задерживаться. — Симон помолчал и добавил: — Но некоторые, конечно, умирают с голоду.
«Такая судьба может ожидать и меня, — подумала Мария. — Возможно, через год я тоже буду прятаться в скалах, забыв человеческую речь».
Удалившись на значительное и безопасное расстояние от места обитания одержимых, путники остановились под небольшой ивой, засветили фонарь, а потом, набрав валежника, развели небольшой костер, который нещадно чадил, но все же слегка согревал и успокаивал. Перекусив тем, что взяли с собой из Капернаума, они улеглись на свернутые плащи и попытались заснуть.
Земля была твердой, и Мария ощущала каждый бугорок и камешек. Неподалеку шумно плескалась о берег вода, и к этому плеску добавлялся свист ветра. Но завывания безумцев сюда уже не доносились, а крона ивы с наброшенным на ветви одеялом укрывала от дождя почти как шатер. Во всяком случае, они обрели хоть какое-то убежище в этом пугающем месте.
Когда забрезжил рассвет, волнение на озере прекратилось. Ветер улегся, дождь больше не хлестал, а сквозь еще висевшие над головой тучи упорно пыталось пробиться солнце.
Мария и ее спутники немедленно тронулись в путь, к полудню добрались до места впадения Иордана в озеро и двинулись дальше вдоль петлявшей по дикой местности реки, к Мертвому морю. У самой воды росли трава и деревья, но чуть подальше от речного ложа раскинулись бурые пески и камни. Дальше их дорога лежала через скалистую пустошь, изрезанную ущельями, в которых таились дикие звери и свирепые разбойники. Поэтому путники передвигались с опаской — чутко озирались по сторонам, деньги упрятали подальше, а посохи, свое единственное оружие, держали наготове. На глаза им попалось несколько других путников, шагавших вдалеке, но в остальном они были совершенно одни, если не считать воронов, следивших за ними бесстрастными глазами.
Уже смеркалось, когда впереди стали вырисовываться очертания постоялого двора. Чтобы попасть туда, пока его не заперли на ночь, пришлось прибавить шагу. Они находились неподалеку от того места, где торговые караваны, курсирующие между востоком и западом, переправляются через Иордан. Здешние постоялые дворы могли предложить странникам лишь стены, укрывавшие от хищников и разбойников, и возможность прилечь под крышей, но тут все равно было не протолкнуться. Оставалось лишь надеяться, что место для троих путников как-нибудь да найдется.
Хозяин уже собирался закрыть ворота на ночь, когда они проскользнули во двор, наполненный верблюдами, ослами и мулами. Люди, которые не смогли устроиться в самом здании, разводили маленькие походные костры и намеревались лечь спать под дворовыми навесами. Кого здесь только не было — от иноземных торговцев, говоривших на набатийском наречии, эфиопском или греческом языках, до римских солдат и нескольких молодых людей, подозрительно похожих на наемных убийц. Иные с виду напоминали паломников, вероятно желавших побывать на том святом месте, откуда огненная колесница вознесла Илию на небеса.
Марии всегда были интересны люди из чужих краев, но она слишком устала, чтобы разглядывать их, а потому, лишь слегка подкрепившись, стала укладываться спать под доносившиеся из пустыни завывания шакалов, радуясь тому, что между нею и хищниками высятся надежные стены.
Занялся рассвет очередного дня — третьего, с тех пор как началось ее изгнание. Прислушиваясь к реву требовавших корма верблюдов и людскому гомону и разглядывая постояльцев, Мария ощущала что-то необычное и не сразу сообразила, в чем дело. Потом до нее дошло: кажется, она была здесь единственной женщиной. Что же за жизнь ей предстоит вести? Что это за край, куда женщины даже не забредают? Выдержит ли она, если ей не помогла вера? Она, почти потерявшая надежду на возвращение к нормальной жизни? Ведь ей вскоре предстоит расстаться и с последними спутниками, по доброте своей взявшими на себя труд проводить ее.
Мария закрыла глаза, стараясь успокоиться, но слезы сами собой полились из ее глаз.
— Муж мой! Дочь моя! — причитала она, раскачиваясь — Мне пришлось покинуть вас… ради чего?
Стоявший рядом верблюд раздраженно повернулся и, словно для пущего позора, смазал женщину по щеке хвостом.
И эти люди — Симон и Андрей. Что я о них знаю? Я помню, что Кассия смеялась над ними, говорила, что от них воняет рыбой. Почему они вдруг взялись меня провожать? И при этом почти ничего не говорят.
Правда, сама я говорю еще меньше.