Тайная история Украины-Руси

Комментировать такое трудно. Погибшие под Кругами студенты, вдохновлявшиеся некогда экстравагантными историческими сказками профессора, оказались для него в конце концов всего лишь «трупами», через которые можно переступить во имя очередной личной выгоды. Но большевики оценили этот шаг! Если труп врага всегда хорошо пахнет, то генерал вражеской армии, разгуливающий по трупам своих, всегда хорошо выглядит. Грушевский был именно таким «генералом». И даже больше, чем генералом! Главой поверженной страны!

Почему бы и не сделать шажок навстречу раскаявшемуся националисту. И большевики шагнули.

Впрочем, каждая сторона преследовала свои цели. Растерявший свои домики Грушевский хотел вырваться из Австрии, из великой державы превратившейся в крошечную центральноевропейскую страну и утратившей к профессору всякий интерес. А власть советской Украины планировала расколоть украинскую эмиграцию, используя авторитет бывшего «батька нації». Для этого она мастерски сыграла на тщеславии Михаила Сергеевича, намекнув, что будет способствовать выдвижению его кандидатуры на пост президента Всеукраинской академии наук.

Однажды Грушевскому уже удалось сыграть на клавишах мировой политики. В 1894 году, спекулируя на русско-австрийских противоречиях, он выбил себе кафедру во Львове. Новая игра казалась повторением пройденного. Но на сей раз профессор совершенно не понимал, с кем сел играть. Перед ним сидели не либеральные австрийцы и русские довоенных времен, а настоящие звери - наглые, жестокие, кровавые - подлинные демоны во плоти, вылупившиеся на развалинах поверженных империй.

Зато вчерашние соратники Грушевского оказались проницательнее. Кульбит профессора, ищущего вновь теплого места с постоянным жалованьем, вызвал у них взрыв отчаяния. «Политической смертью» назвал последний ход Грушевского бывший министр УНР Никита Шаповал в одноименной статье, опубликованной 18 марта 1924 года. «Грушевський, Шраги, Христюки, Чечелі, Мазуренки, Ніковські спокійненько пішли на службу найлютішому ворогові, пішли ганебно, без жодних уступок з його боку… Сміновіховство і злобна протиукраїнська концепція, а хто стае на ії грунт - тому нема надій на признання українського народу. Гідність першого громадянина Самостійної Вільної України Грушевський прийняв як титул сміновіховця - цим і викреслив він себе з числа борців за Україну Обернувся в політичного трупа, повз котрого йдучи, українці повинні затуляти носа».

Но расплата уже поджидала «сменовеховца» за пограничным столбом…

После возвращения в Украину Михаила Грушевского зачислили в ВУАН на должность завкафедрой украинской истории.

Первым его шагом после возобновления научной деятельности стало назначение на эту же кафедру дочери и племянника.

Вторым - погружение в привычную суету околонаучных интриг. Среди украинских ученых, не очень довольных возвращением Грушевского, были видные историки Агатангел Крымский и Сергей Ефремов. В сообщении агента ГПУ, следящего за академиком, сразу появилась красноречивая фраза о «подшефным»: «Начал вести борьбу с группой Крымского и Ефремова…»

Скучно перечислять перипетии этой последней научной «битвы». Они ничтожны - бесконечные жалобы академика большевистскому правительству в Харьков, споры о том, кто больше получает денег, завистливая возня, как и с каким пафосом следует отпраздновать 40-летие научной деятельности бывшего председателя Центральной рады. В один из осенних дней 1926 года Сергей Ефремов, окончательно добитый счастьем общения с «великим человеком», не удержался и записал в дневнике: «Кубло галдя якесь завелося. Клоака смердюча, що отруює круг себе повітря. І цей чоловік запахущий заявив на своєму ювілеї, що не вважае свою діяльність закінченою. Він сподівається ще вирнути наповерх за нових обставин».

Но вскоре эта мелкая мышиная возня потеряет всякий смысл. Крылатая фраза Остапа Бендера: «Куда вы? ГПУ само за вами придет» обретет смысл и в жизненной фабуле нашего героя.

Весной 1931 года доблестные чекисты выдают на-гора дело об очередной «контрреволюционной организации» - Украинском национальном центре. Двадцать третьего марта Грушевского арестовывают в Москве и перевозят в Харьков - тогдашнюю столицу советской Украины. А уже через пять дней он сознается в том, что тоже принадлежал к центру.

Третьего апреля арестованного допрашивает Всеволод Балицкий - глава ГПУ УССР, и в тот же день академика отправляют назад в Москву, к Агранову - начальнику Секретно-политического отдела ОГПУ СССР. И тут Грушевский неожиданно меняет свои показания, отвергая существование и самого УНЦ, и свое участие в нем.

Агранов - кстати, приятель поэта Маяковского, интересуется, что заставило академика оговорить себя? И получает следующий ответ: «Мені важко говорити про це. Я не належу до породи героїв і не витримав 9-годинного нічного допиту.