Тайная капитуляция

После того как Дольман отбыл в Швейцарию, Ран и Вольф углубились в перспективные вопросы. Перемирие могло быть обеспечено только через Кессельринга, и следовало переманить его на свою сторону. Ран вызвался побеседовать с Кессельрингом, поскольку очень хорошо его знал. Через несколько дней, во время визита к Муссолини, Кессельринг навестил Рана, который был болен и лежал в постели. Ран ни в коем случае не мог упустить такую возможность. Он втянул Кессельринга в дискуссию о безнадежности военной и политической ситуации для Германии. Под конец он резко сказал Кессельрингу, что настал последний момент, когда еще можно спасти остатки германской нации от тотального уничтожения. Как представлялось Рану, Кессельринг, единственный немецкий фельдмаршал, не потерпевший поражений, был теперь призван сыграть роль, в чем-то сходную с ролью Гинденбурга в конце Первой мировой войны. Только он один, пользующийся уважением всей германской армии, мог действовать независимо от Гитлера и он один мог призвать к миру и добиться мира. Ран ждал. Кессельринг внешне выглядел невозмутимым. Он был холоден и бесстрастен, никаких эмоциональных вспышек. Он спокойно заявил о своей верности присяге и добавил, что фюрер сможет провести их через все испытания. На это Ран ответил: «Фельдмаршал, настало время ради нашего же блага отказаться от пропагандистских девизов. Если вы не можете предпринять решительных шагов сейчас, надеюсь, вы будете к ним готовы к тому моменту, когда услышите, что фюрер мертв». Кессельринг ничего на это не ответил. Он поднялся со стула, стоявшего у кровати Рана, собираясь уходить. Уже в дверях он произнес безошибочно дружелюбным тоном: «Надеюсь на удачу ваших политических планов». У Рана осталось впечатление, что первый барьер преодолен. Пожалуй, если и не был приобретен союзник, то, по крайней мере, устранено препятствие.

Глава 7 Генерал наносит визит

Офицер разведки, выполняющий задание, как правило, информирует свое руководство о том, что он сейчас делает. Все это так, но с определенными оговорками, чтобы не переборщить. Если, например, он будет слишком много рассказывать или запрашивать слишком много инструкций, он, скорее всего, начнет получать малоприятные задания и, что еще хуже, выяснит, что штаб пытается полностью взять на себя проведение операции. Только человек, находящийся на месте событий, может выносить реальные суждения о деталях операции, в отличие от общеполитических решений, которые, конечно, должны принимать начальники в штабе.

Ввиду своего скептического отношения к итогам встречи с генералом Вольфом я не испытывал желания возбуждать в Вашингтоне излишние надежды на то, будто мы вот-вот организуем капитуляцию немцев, или создавать впечатление, что мы приступили к переговорам на высоком уровне, требующем политических решений от Вашингтона.

Рано или поздно я столкнулся бы с необходимостью принять решение, встречаться мне лично с генералом Вольфом или нет. Но я понимал, что, если поставить этот вопрос перед вашингтонским штабом, там будут вынуждены принимать решение на самом высоком уровне и это может стеснить мою свободу действий и выбора. Слишком много людей оказалось бы вовлеченными в процесс на слишком ранней стадии. И вообще, посчитал я, офицер разведки должен иметь право беседовать с самим дьяволом, если таким путем удастся получить полезные сведения для ведения или прекращения войны. Поэтому на тот момент я ограничил свои отчеты сообщением голых фактов о том, что Дольман, заявивший о своей принадлежности к штабу генерала Вольфа, вступил с нами в контакт и что в итоге может быть получена полезная информация о развитии ситуации в Италии. Я также запросил у штаб-квартиры имеющуюся там информацию на Вольфа, Дольмана и Парильи. В ответ мне передали все, что было в архивах, но по большей части эти сведения были нам уже известны.

Нам сообщили кое-что новое о Парильи. До войны он представлял в Италии компанию «Нэш– Кельвинатор». В Вашингтоне связались для проверки с этой фирмой и процитировали нам их комментарий: «Вы можете рассчитывать на него, если он дал слово». Было приятно узнать такое, но здесь не учитывалось то обстоятельство, что теперь Парильи не был полностью свободным человеком, поскольку действовал от имени генерала СС и часто выражал скорее взгляды генерала, чем свои.