«Как он называется? Конечно, это обычный палиндром, текст, который читается в любом направлении. Ах нет, это она о ребенке. Откуда мне знать, как его назвали? Сейчас совсем не время об этом говорить», — подумал Джованни. Но прежде чем он успел раскрыть рот, монахиня продолжила:
— Его зовут Данте.
— А-а-а, ну привет, малыш Данте, а я Джованни…
Он печально вздохнул. Похоже, что сестра Беатриче не вполне здорова. Последние песни великой поэмы, которые они так долго искали, буквально у них в руках, а ей словно и дела нет. Только вот непонятно, как связан этот палиндром с теми цифрами, которые они вывели из стихов поэмы, ведь ключ, скорее всего, именно в них, и только он сможет открыть этот удивительный замок. Но ведь там — цифры, а здесь — буквы, как тут понять, что между ними общего? Ну-ка, посмотрим: может быть, пять слов по пять букв… Нет, это все пустяки. Двадцать пять… тридцать три…
— Сегодня маленький Данте приступил к изучению теории вращения планет, — не унималась Антония.
Мальчик продолжал разглядывать его, но Джованни изо всех сил пытался сосредоточиться: палиндром был единственным, что его сейчас волновало. Он так спешил сюда, чтобы поведать Антонии о своих открытиях, ему казалось, что теперь хоть одной тайной будет меньше, но оказалась, что монахиня и сама смогла обо всем догадаться. И мало того, за одной загадкой скрывалась другая, куда более сложная.
Он сказал, что ему пора идти в гостиницу, ведь он до сих пор не позаботился о ночлеге.
Однако в эту ночь он не смог сомкнуть глаз.
На следующее утро Джованни уже сидел на кровати поэта с ларцом в руках и прокручивал в голове строчку за строчкой текст палиндрома. Вдруг в дверь постучали. Сестра Беатриче пошла открывать, мальчик последовал за ней, по пути они тихо о чем-то переговаривались.
Джованни остался в битве с ларцом один на один, он продолжал отчаянно размышлять над решением новой загадки. «В крайнем случае, — подумал он, — можно попробовать просто сломать крышку». Он вспомнил, что в кабинете на стене висел старый меч, можно попробовать прямо сейчас… Он уже подошел было к занавеске, что разделяла спальню от кабинета, как вдруг удивленно замер: ему показалось, что из соседней комнаты раздался голос Бруно. Или ему только показалось и его разум выдает желаемое за действительное? Ведь именно Бруно, как никто другой, мог бы помочь найти разгадку. Джованни прислушался. Да, вне всяких сомнений, это голос Бруно. Но что он делает в Равенне? Джованни страшно обрадовался и хотел было броситься к нему, когда в следующий миг из соседней комнаты донеслись такие слова: «Джентукка у нас в Болонье, она прислала меня за сыном».
Джованни резко отпрянул назад, стараясь сохранять спокойствие: «Джентукка! Прислала за сыном! Это тот мальчик, Данте!» Сердце его бешено забилось, он тут же покрылся холодным потом. В одно мгновение Джованни ощутил безумный страх и в то же время огромную тоску. Никогда он еще не испытывал ничего подобного. Прошла целая вечность, прежде чем занавеска зашевелилась и все трое вошли в спальню. Младшему Данте уже девять лет, и он — его сын… Так, значит, Джентукка…
Однако нужно было потянуть время и сделать вид, что он ничего не знает…
— Бруно! Какими судьбами…
— Джованни!
Они дружески обнялись, а когда вновь посмотрели друг на друга, глаза Джованни наполнились слезами.
— Я слегка простудился, пока ехал из Флоренции по такой погоде. В Апеннинах уже снег лежит…
Он снова почувствовал на себе внимательный взгляд ребенка и увидел, что мальчик ему улыбается. «Ему все известно, — подумал Джованни и улыбнулся в ответ. — Вот только я совершенно не представляю себе, что значит быть отцом». И правда, первое, что испытал Джованни при новости о том, что у него есть сын, было горькое ощущение собственного несоответствия этой роли. Но тут мальчик взял его за руку и прислонился к нему, словно слепой, который после долгих скитаний обрел поводыря.
Джованни взял ларец, и все вместе они вернулись в кабинет. Антония поставила шкатулку на стол:
— Ну как, Джованни? Тебе удалось найти какую-то зацепку?
— Нет, совершенно ничего. Вся эта история — одни сплошные загадки.
Тогда Бруно поделился с Джованни своими мыслями по поводу таинственных чисел. Все это время он размышлял и понял, что цифры, которые относились к Христу и были связаны с августинской интерпретацией чисел Давида, могли иметь и геометрическое прочтение.
— Единица и две пятерки вполне могут указывать на изображение пятиконечной звезды, вписанной в пятиугольник, внутри которого размещен второй, но в перевернутом виде.
С этими словами Бруно нарисовал круг и разместил в нем два квадрата:
Затем он соединил вершины квадратов, чтобы получился восьмиугольник:
В центре круга он начертил пятиконечную звезду, а потом проставил у каждой стороны восьмиугольника цифры от 1 до 8, при этом лучи звезды он пронумеровал сначала арабскими, а потом римскими цифрами. Римские цифры он расположил по часовой стрелке, от I до V, а арабские — не по порядку, а следуя за лучами звезды: