Тайная книга Данте

Ты прячешься в одном… Один. Альфа. Бернар нажал на четыре буквы «А». Ничего не выходит. Обнят двумя… Два ангела, четыре крыла… Или все не то? У серафимов, кажется, шесть крыльев, а у херувимов сколько? «О», «Е», «Т», «R» — всех этих букв здесь по четыре. Или ключ к разгадке таится в букве «Т»? Ведь именно она высечена на камне. Ответ ты сможешь дать… Но последней строчки не хватает, и, видимо, она содержит в себе что-то важное. Бернар никак не мог заснуть, найти разгадку не получалось. К тому же ночь выдалась очень холодной. Дождь продолжал поливать, за вершинами холмов виднелись какие-то вспышки, вдалеке раздавался печальный вой — все это не способствовало спокойному сну. Он совсем пал духом: драгоценный ларец был у него в руках, и очень может быть, что в нем находился ковчег Завета или даже, если верить Дану, останки Христа и Марии Магдалины. Ему и самому были известны истории из рыцарских романов: лишь избранный, чистый сердцем человек мог приблизиться к Граалю или другому священному предмету, чем бы он ни был. Но ведь если Бернар проделал столь долгий путь, это тоже не просто так! По дороге он постоянно ощущал Божественное присутствие, Господь тайно и явно посылал ему знаки, и вот он отыскал священную реликвию. Но он не знал, как открыть замок, и спрашивал себя, действительно ли он является тем самым избранным, а если это не так, то каково тогда его собственное предназначение. Бернар не мог отнести себя к чистым сердцем, он испытывал чувство вины, ведь ему приходилось убивать христиан во время частых войн между итальянскими государствами, а может быть, он осквернил себя грязными мыслями в ночь, проведенную с Эстер. К тому же потом он думал о ней еще целую неделю. Но ведь он согрешил в мыслях, а не в поступках. Бернар встал на колени и покаялся за эту ночь. Потом он помолился за отца, за мать и за себя самого, испрашивая прощения для всех. Он помолился и о том, чтобы Господь позволил ему оказаться тем избранным, который проникнет в священную тайну, пусть даже он этого недостоин… Чтобы он явился тем самым сосудом, которому суждено оказаться хранителем Божьей славы. И теперь он ждал внезапного озарения, интуитивного проблеска, того мига, когда он вдруг прозреет и сможет разгадать нужную комбинацию букв, которая позволит победить сложный механизм и сдвинуть тяжелую крышку ларца. Он смежил веки. «Когда я открою глаза, пусть первое, что я увижу, будет являть собой волю Господню». Немного погодя он открыл глаза и тут же увидел свою лопату. Тогда он понял, что следует сделать: он удлинил ручку, крепко сжал в руках черенок, замахнулся что есть силы и глубоко вздохнул. Сейчас он разбежится, ударит по каменной крышке, разобьет ее и узнает, что же внутри. Он уже замахнулся лопатой, но все еще медлил нанести удар.

И в это самое мгновение в дуб, что рос недалеко от церкви, ударила молния. Бернар так и остался стоять, выпрямившись во весь рост и насквозь промокший, подобно кипарису, по стволу которого прокатился сильнейший разряд, посланный самими богами. Точно его озарила мощнейшая вспышка той самой энергии, что движет звезды и светила.

Прошла всего лишь секунда. Но в этот миг время остановилось.

Потом он пытался вспомнить, что это было, и ему казалось, что прошлое, настоящее и будущее перемешались и явились ему одновременно. Прошлое было будущим, будущее казалось прошлым, а вместе они были единственным мигом здесь и сейчас, и миг этот длился целую вечность. Он увидел момент своего рождения и час кончины, миг ранения во время сражения при Акре, когда в глазах потемнело и море исчезло из виду, заботливые руки Ахмеда, битвы за итальянцев, свою тележку, груженную тяжелым ларцом, и старого друга Дана на пирсе Корфу… Все эти мгновения его жизни не имели конца и начала, они сосуществовали, они были навсегда.

Он сразу все понял, и перед его глазами прошла вся история человечества. Он увидел, как расступается Красное море, как Моисей поднимается на Синай, как взметнулся плащ Цезаря и император упал под статуей Помпея. И три креста на Голгофе, и пророка Мохаммеда, и Карла Великого, и орла на знаменах Аквисграна.[64] Он увидел три корабля, что плыли по бескрайнему морю-океану, повторяя путь Одиссея: вон, за Геркулесовы столбы… Он видел дона Кристобаля,[65] целующего новую землю, и Данте на горе Чистилища, посреди моря Тьмы, мечтающего об ее открытии… Он увидел, как Европа разделилась на нации и умылась их кровью, и голову последнего Капетинга в руке палача, и папу, осажденного в Ватикане, и яростные сражения у Рейна, и смертоносные орудия, косившие солдат сотнями в окопах Вердена. Он видел двух огромных орлов, набросившихся друг на друга: один из них вернется в Европу из нового мира и воплотит собою закон «Е Pluribus unum»,[66] другой же, наследник древнейшей империи, будет восседать на четырехконечной вертушке, косящей всех подряд своими серпами. Бернару показалось, что он услышал, как орел прошипел: «Убивай непохожее, убивай непохожее…»