Тайная любовь княгини

Разогнули спины холопы, и великий князь увидел сразу всех. Еще вчера московиты представлялись ему едва ли не на один закрой, некие безликие существа, способные снести не только тяжкий налог, но и государеву опалу, а ежели потребуется для великой княжеской чести — и сокрушить вражий детинец. Но сейчас, глядя в бородатые лица, Василий Иванович видел, что холопы так же не похожи друг на друга, как цветы, выросшие на одной поляне, как пальцы на руке. Были среди них и добрые, и злые; были квасники и те, кто не терпел хмельного духа; были люди степенные и те, кто на гулянках еще задирал девкам платья. Если что и объединяло их всех, так это единый родитель — великий государь московский Василий Иванович.

— Здравствуй, батюшка-государь, — слаженным хором отвечали холопы.

— Вот что я вам хотел сказать… господа московские, — подбирал нужные слова великий князь. — Строг я бывал с вами, может, кому чести должной не отдал, может, кого обидел зря. Не держите на меня зло, простите, Христа ради… ежели сумеете.

— Василий Иванович, что же ты такое глаголешь, — упал на колени дворянин, стоявший ближе всех к крыльцу. — Аль не стыдно тебе, неразумному. Разве просит прощения батька у сына, разве щенок учит взрослого кобеля грызть кость. Это ты нас прости, великий государь, что росли мы непослушными и частенько доставляли тебе хлопоты.

— Прости, государь, — подхватили вразнобой в толпе.

— Истинный бог, прости.

— Ну так и простим друг друга. А теперь ступайте, дела меня ждут государственные, — уже с трудом произнес великий князь.

Догадавшись, что силы покидают Василия Ивановича, дворянин поднялся с простылой земли и крикнул в примолкшую толпу:

— Да вы никак ли примерзли, любезные?! Государю делами заниматься нужно! — И, натянув на острый затылок меховую шапку, затопал со двора, уводя за собой столпившихся ротозеев.

Двор опустел.

Сейчас он казался очень просторен, и стража, уложив пищали на плечи, размеренно и неторопливо затопала прочь. Теперь, оставшись наедине с ближними слугами, великий князь мог позволить себе выглядеть немощным.

— Вы что, окоченели на морозе? — слабо прикрикнул Василий Иванович на рынд. — Несите меня обратно в покои! Да не расшибите только о лестницу, не вышел еще мой срок.

НА ПУТИ В КРЕМЛЬ

Предтеченские врата чаще называли Боровицкими, а все оттого, что к Кремлевскому холму подступал многовековой могучий бор, где заканчивалась власть государя и начиналось шальное раздолье темных сил. Даже дорога здесь была не так наезжена, как перед Троицкими или Спасскими вратами. Она часто прорастала злым репьем и крапивой и норовила обидеть всякого путника.

Редко государь выбирал этот путь. Однако нынешней ночью должен был въехать именно через Боровицкие ворота, и городничий уже с утра наказал служивым людям разобрать дорогу от завалов, украсить башню фонарями и подлатать мост.

Служивые люди весело и зло взялись за хлопотное дело, и уже к полудню Боровицкий путь очистили от камней и бревен, а подъездная дорога была подметена так же ладно, как покои самого великого князя.

Распаренные и усталые служивые в благодарность за спорую работу выпросили у городничего браги, и тот, понимая, что иначе сладу с подневольными не достичь, выдал на каждого по две кружки терпкого напитка. Выпили мужи, заели хлебом, но только растревожили нутро.

Плотницкий десятник, мужичина лет сорока, сухопарый, как доска, и такой же занозистый, как ее неровный срез, разогнал холопов по слободским избам и без веселящего напитка повелел не являться. А когда посыльные вернулись, был устроен пир, щедрые брызги от которого попали в кружки караульничих и дозорных молодцов.

Городничий немного побранился, огрел в сердцах двух пьяных плотников, попавших под руку, и, созерцая бестолковый пир, понял, что работа сегодня не сложится. Он и сам был охоч до веселого зелья и знал — ежели нутро горит, то не загасить его ничем более, окромя как крепкой медовухой.

Перекрестился городничий, глядя на недостроенный мост, пнул подгнившие доски и обронил:

— Авось пронесет! Авось государь не по гнилому поедет. А ну, мужики, плесните мне в кружку браги, — отринул он жалкие крохи сомнения, — душа веселья просит.

Гулянье в эту ночь удалось. Предчувствуя дармовое угощение, из города понабежали гусельники и скрипошники, явились скоморохи, волоча за собой ручных медведей, а потешники, нацепив мерзкие хари, затейно прыгали вкруг костра.

Никто не заметил, как из леса выехала повозка государя. Некоторое время она пряталась под широкими лапами елей, а потом, освещенная вовсю полыхающим костром, появилась у самого моста. Государева каптана напоминала татя, пробирающегося в ночном лесу к месту сходки разбойной братии. Не слышно было задорных голосов рынд, возвещающих о приближении московского великого князя. Не видно было и многочисленного отряда, который без жалости лупил бы плетьми всякого, кто смел перейти дорогу. Даже цепи с кареты сняты, и внять можно было только шорох полозьев о замерзшую землю.