Тайная Миссия

Не только перспектива возвращения радовала ее. Еще и присутствие Бэйли, которого все больше начинали ненавидеть грайки, находившиеся в Данктоне, включая самого Уида. Не в обыкновении Уида было любить или не любить кого-либо; он, как учил его Рун, просто давал оценку тому или другому. Жалкий Бэйли радовал ее! Уид же рассматривал крота Бэйли как повод для тревоги, потому что Бэйли выпустил на волю кое-что, таившееся в Хенбейн, о чем не подозревал даже Рун. Чему в Слове не было определения, нечто неконтролируемое. В течение всего лета, после того как появился этот юнец, Уид думал-думал и пришел к заключению, что только Рун может принять правильное решение, хотя Уид сделал для себя вывод и готов дать совет. Что он и исполнил, отправив срочное послание: «Вели ей возвращаться». И он тоже будет рад такому приказу Руна. Как и Хенбейн, как и Рекину, ему тоже хотелось домой.

❦

Бэйли глупо ухмылялся. Он всегда был рядом с Хенбейн. Ее покровительство было надежной защитой, и грайки-гвардейцы вынуждены были скрывать свою ненависть к нему за маской безразличия. Хенбейн сердилась. Толстощекий Бэйли ухмылялся.

С момента своего появления в Древней Системе он стал приемышем Хенбейн. Такое случалось и раньше с молодыми самцами, однако Уид, который знал Хенбейн, как никто другой, видел, что ее интерес к Бэйли совершенно иного, особого свойства. Скорее, он был связан с наивностью Бэйли и его доверием к ней. Потеряв старшую сестру Старлинг, он отвел эту роль Хенбейн, которая была самим воплощением зла. Бэйли получил право доступа к ней, право на ее внимание, на что мог бы претендовать младший брат или даже сын, потому что в отношении Хенбейн к этому наивному юнцу явно замечались материнские черточки. Бэйли достаточно спокойно мирился с тем, что временами его отсылали прочь. Однако, как бы резко ни прогоняла его Хенбейн, он всегда приходил обратно, будучи почему-то твердо уверен, что она его примет.

Уид знал об этом, так как всюду имел глаза, шпионившие для него, и уши, подслушивающие для него. Уид молчал, хранил тайны и хорошо умел узнавать о самых секретных, самых постыдных... а теперь и о самых необычных вещах.

Только он, и никто другой, знал, что в глубокой норе, которую она выбрала для себя и куда был категорически закрыт вход всем, Хенбейн менялась. Оставшись наедине с Бэйли, дочь Руна, та, что внушала дикий страх всем кротам, жестокая Хенбейн, которая, использовав своих любовников, калечила их, а потом убивала... эта самая Хенбейн становилась снова ребенком: она злилась, как маленькая, дулась, как маленькая и... часто смеялась, как маленькая...

— Где ты был, Бэйли?

— Не знаю.

— Но ты же был где-то!

— Ну и был.

— Я знаю, что ты знаешь, где ты был? Ненавижу тебя, Бэйли, и не буду разговаривать с тобой.

(И это Хенбейн! Неудивительно, что Уид отправил послание Руну.)

Молчание.

— Что ты делал? Я спрашиваю — что ты делал?

Молчание.

— Бэйли? Я с тобой говорю! — заорала Хенбейн. Ее красивые стройные бока раздувались от ярости, мех на голове встопорщился, глаза сузились и неожиданно стали крошечными, как у свиньи, а блестящие когти опасно скрючились.

А Бэйли, который, хотя он сильно вырос за лето, был все еще меньше ее и по-прежнему выглядел беззащитным, обиженно смотрел на Хенбейн.

— Не скажу, если ты будешь на меня кричать, — огрызнулся он.— Не буду играть с тобой! Я проголодался, Хенбейн, я хотел есть, мне надо было поесть, я нашел червяков и поел.

— Ты разжиреешь! — воскликнула Хенбейн, властительница кротовьего мира.

— То же самое говорила Старлинг.

— Мне наплевать, что говорила Старлинг! — рявкнула Хенбейн. — Терпеть не могу, когда ты вспоминаешь о ней. Ты разозлил меня! Я думала, ты забыл ее.

— Да, — спокойно произнес Бэйли,— забыл.

Тихий шепот. Щекочут друг друга? Молчание. Смех. Смех! Потом...

— Все равно я не хочу, чтобы ты произносил ее имя, Бэйли.

— Не буду,— согласился Бэйли.

Уид услышал боль в его голосе, свидетельство ощущения потери, и понял (хотя Хенбейн, похоже, не чувствовала этого), что Бэйли помнил из своего прошлого больше, чем показывал. Гораздо больше. Каким бы простодушным ни выглядел юнец, он понимал вполне достаточно, чтобы играть в игру, доставляющую удовольствие Хенбейн: якобы он зачеркнул свое прошлое. Уид не сомневался, что Бэйли помнил достаточно много.

Почему-то в Ночь Середины Лета Уид обнаружил юнца плачущим у Камня...

— Что ты тут делаешь? — спросил Уид, отворачивая нос, так как он не выносил Камень. — Поклоняешься, да?

— Н-нет, — захныкал Бэйли. — Просто кроты Данктона приходят сюда в Ночь Середины Лета. Старлинг хотела, чтобы я пришел, вот я и пришел. — Он уставился на Камень и стал что-то невнятно шептать; как по волшебству, в его душе возродились какие-то молитвы и песни, которые он считал забытыми.

— Ты пришел делать что? — спросил Уид.

— Не знаю, — ответил Бэйли. — Не могу вспомнить.

— Последняя такая ночь была еще до твоего рождения, так что тебя не было при этом, а, Бэйли?

— Н-не было, — проговорил Бэйли.

— Тогда лучше беги-ка! Глашатай Слова, наверное, уже соскучилась без тебя, — произнес Уид.

— А я обязательно должен?