Тайная слава

А что сказать о корабле, на всех парусах вынесшемся из устья Темзы и болтавшемся из стороны в сторону, не отвечая на сигналы и не зажигая на борту огней? Береговые укрепления открыли по нему огонь и сбили одну из мачт, после чего, поймав единственным оставшимся парусом внезапно переменившийся ветер, он сделал поворот оверштаг, стремительно пересек Ла-Манш и закончил свое путешествие на поросших соснами отмелях Аркашона. I I все это время на его борту не было ни единой живой души — лишь груды гремучих костей! Последний рейс "Семирамиды" заслуживает отдельного трагического повествования, но слух о нем дошел до меня из десятых рук, и я поверил ему лишь потому, что он вполне согласовывался с другими фактами, в достоверности которых я не сомневался.

Я хотел сказать, что принялся писать об ужасных событиях в Мэйрионе лишь потому, что имел возможность лично познакомиться с тем, что там в действительности происходило. О происшествиях в иных местах я слышал из третьих, четвертых и пятых уст, но об ужасных событиях близ Порта и Мэртир-Тэгвета мне рассказывали люди, которые наблюдали их последствия своими собственными глазами.

Я уже упоминал о жителях графства, расположенного на крайнем западе нашего острова, которые осознали не только тот факт, что смерть широко рассеялась по их мирным дорогам и древним холмам, но и что по какой-то причине она была окутана атмосферой глубочайшей секретности. Газеты не имели права печатать известий о новых трагедиях, а жюри присяжных, созываемые для расследования этих зверств, не имели права ровным счетом ничего предпринимать. Местные жители поневоле пришли к заключению, что эта завеса секретности была каким-то образом связана с войной, а отсюда было уже недалеко до следующего вывода: убийцами ни в чем не повинных мужчин, женщин и детей являлись либо немцы, либо их отечественные агенты.

Все согласились на том, что надо совершенно уподобиться диким вандалам, чтобы измыслить подобную дьявольскую затею, коварство которой подчеркивалось еще и тем, что она была наверняка продумана загодя. Немцы рассчитывали захватить Париж в первые недели войны [39], но после того как им задали взбучку на Марне [40], засели в окопах на Айсне и преспокойно занялись подлинной войной. Все это было подготовлено ими в начале века. А раз так, то стоило ли сомневаться в том, что именно они привели в осуществление направленный против Англии ужасный план, разработанный на тог случай, если им не удастся победить нас в открытом бою; весьма вероятно, что уже несколько лет по всей стране были рассеяны люди, готовые но первому же сигналу из Германии начать убийства и разрушения. Таким путем немцы намеревались посеять ужас по всей Англии и наполнить наши сердца паническим страхом, надеясь до такой степени ослабить своего врага в его собственном доме, что его сыны, сражающиеся на фронте за пределами родины, впадут в отчаяние и малодушие. Все та же старая доктрина Цеппелина [41]оборачивалась другим боком: немцы совершали эти ужасные и таинственные злодеяния в надежде на то, что мы от испуга лишимся всяческого соображения.

Все это казалось достаточно правдоподобным — к тому времени Германия успела натворить столько злодеяний и изощрилась в стольких дьявольских изобретениях, что ничто исходящее от нее, казалось, уже не могло удивить мир своей бесчеловечностью. Самые жуткие преступления гуннов [42]казались детской игрой в сравнении с работой немецкой военной машины. Но тут возник вполне закономерный вопрос — кто же мог оказаться исполнителем этого ужасного замысла? Где обитали эти люди и как им удавалось незаметно перемещаться с одного места на другое? Пытаясь ответить на эти вопросы, мы изощрялись в самых фантастических догадках, но им с самого начала было суждено остаться без ответа. Одни предполагали, что диверсанты высаживались с подводных лодок, другие всерьез уверяли, что они прилетали на аэропланах из потаенных убежищ на восточном побережье Ирландии. Вопиющая невероятность обоих этих предположений не вызывала сомнений. Всякий соглашался с тем, что прокатившиеся по стране злодеяния были делом рук немцев, но никто не мог хотя бы туманно представить себе способ, каким они претворялись в жизнь. Однажды кто-то из завсегдатаев "Порт-Клуба" решил осведомиться об этом у мистера Ремнанта.

— Моя идея состоит в том, — ответствовало это высокоумное лицо, — что путь человеческого прогресса составляет бесконечное продвижение от одного непостижимого к другому. Возьмите хотя бы дирижабль, что пролетал вчера над городом. Какой-нибудь десяток лет назад он показался бы нам непостижимым чудом. Возьмите паровую машину, книгопечатание, теорию гравитации — любая из этих штук кажется непостижимой до тех пор, пока кто-нибудь не придумает ее. Таким же образом, без сомнения, обстоит дело с этим адским замыслом, о котором мы с вами толкуем: тевтонские варвары додумались до него, а мы нет, вот и все! Мы не можем понять, как немцам удалось умертвить этих несчастных, лишь потому, что для нас непостижим образ их мыслей.