Тайная слава

Вскоре в дверях появился дядя, и они вернулись домой тем же путем. Эдвард больше никогда ничего об этом не слышал, так и не узнав, умерла девушка после своего странного припадка или выздоровела; однако эта сцена долго не шла у него из головы, а теперь вспомнилась вновь как своего рода предостережение, как символ подстерегающих их на новом пути опасностей.

Нет никакой возможности продолжать далее историю Дарнелла и Мери, потому что с этого момента с супругами начинают происходить невероятные вещи, а сама их жизнь становится похожей на историю о Граале. Очевидно, что жизнь их изменилась, как в свое время изменилась она у короля Артура[27], но рассказать о ней не под силу ни одному летописцу. Дарнелл написал (и это чистая правда) небольшую книгу, частично состоящую из старинных стихов, которые мог бы сочинить вдохновенный ребенок, и частично — из "записей и восклицаний" на "кухонной" латыни, почерпнутую им из Завещания Иоло; однако, будь даже эта книга полностью опубликована, она вряд ли пролила бы свет на эту запутанную историю.

Свой литературный опыт Дарнелл назвал "In Exitu Israel"[28] и вывел на титульной странице эпиграф — несомненно, собственного сочинения: "Nunc certe scio quod omnia legenda; omnes historiae, omnes fabulae, omnis Scriptura sint de ME narrata"[29]. Нельзя не заметить, что латыни его обучал явно не Цицерон; и все же именно на этом языке излагает он великую историю "Новой жизни", какой та открылась ему. "Стихи" его еще более странные. Одно, озаглавленное (почему-то в духе стародавней литературы) "Строки, сложившиеся при взгляде с высот Лондона на частную школу, внезапно озаренную солнцем", начинается так:

Я но дорого как-то брел И Камень увидал чудесный.

Лежал 15 ныли он, был забыт Вдали от трон людских известных!

Вглядевшись в Камень, понял я,

Что это есть судьба моя!

В волненьи я его поднял,

Щекой пылающей прижался,

Отнес его в глухой подвал

И каждый день к нему спускался.

Я осыпал его цветами,

Присловьями и похвалами…

О, Камень редкой красоты,

Осколок рая золотого,

Какой звезды посланец ты?

Дитя какого ты прибоя?

В тебе пылает вечный жар,

И целый свет тебе дивится,

И мир, в который ты войдешь,

Из мрака в свет переродится.

И я провижу впереди

Прекрасный край, чудесный, дивный

Вдали я слышу плеск реки

И вижу парк волшебный, мирный.

Когда подует ветерок,

Услышу я Артура рог…

Исчез унылым, серый морок,

Уж впереди я вижу город;

Горят златым сияньем башни

И строй колонн объемлет Чашу.

Там пьют волшебное вино,

Там бесконечно длится праздник,

И песнь несется в небеса,

Что славит дивные места…

Из подобных документов невозможно извлечь какую-либо определенную информацию. Однако на последней странице рукой Дарнелла выведено: "Я пробудился от сна, в котором видел лондонские окраины, видел людей, занимающихся изнурительным каждодневным трудом, видел множество бессмысленных вещей и поступков; и когда глаза мои окончательно раскрылись, я понял, что нахожусь в древнем лесу, где над кристально чистым родником клубится в плывущем мерцающем зное сероватая дымка пара. И тут из тайников леса навстречу мне вышел некто, и нас с любимой соединили навеки воды источника".

Ужас (перевод под редакцией Богданова)

Перевод осуществлен по: Machen A. Tales of Horror and the Supernatural, L., 1948.

Пришествие ужаса

Наконец-то после двух лет потрясений мы снова стали ждать утренних известий с нетерпением и предвкушением утешительных перемен. В начале войны мы переживали сплошные ужасы; так было, когда нас колотила нервная дрожь, вызванная ожиданием невероятного и одновременно неотвратимого вторжения, так было, когда пал Намюр[30] и наши враги разлились потопом по равнинам Франции, подступив к самым стенам Парижа. Затем мы ощутили радостную дрожь — до нас дошли добрые вести о том, что грозный поток отхлынул вспять и что Париж, а вместе с ним и весь мир находятся в безопасности. По крайней мере на время.

Потом настали дни, когда мы с надеждой ждали новых вестей — таких же добрых или еще более благоприятных. Удалось ли окружить фон Клука[31]? — спрашивали мы. — Нет? Ну, не сегодня, так завтра обязательно окружим!" Но дни перетекали в недели, недели складывались в месяцы, и нам стало казаться, что война на Западном фронте словно бы заледенела. Порой все же происходили события, которые вселяли в нас надежду и обещали нечто более определенное. Но радость от побед при Нев-Шапель и Лосе[32] растворилась в разочаровании, когда мы узнали всю правду о них; линия фронта на западе фактически застыла на месте, и надежд на скорый перелом ни у кого не было. Казалось, что в Европе вообще ничего не происходит. Газеты упорно молчали, если не считать сообщений об отдельных боях местного значения, которые, по всей очевидности, были пустяковыми и незначительными.