Тайная сторона Игры

Арехин начал привыкать к месту. Как кот. По нынешним временам хороший кабинет. Не очень просторный, семь шагов в длину, восемь в ширину, но для следователя по особым делам в самый раз. Зато в высоту шесть шагов, ничто не давит, можно ходить, сидеть, лежать с прямою спиной. А что еще нужно человеку? Прямая спина есть наглядное свидетельство прямоты души. Человек с прямой спиной не способен на предательство, подлость, низкий обман, на все то, что несовместимо с понятием «честь». Поэтому в детстве гувернер, мистер Харрис, учил маленького тогда Сашеньку «держать спину».

Вот и держит по сю пору.

Или нет?

Два стола, четыре стула, и печка-буржуйка, во всяком случае, в кабинете разместились свободно. За вторым столом изредка посиживал Орехин. Изредка, потому что большей частью тезка Он проводил на воздухе, выполняя разные поручения — иногда Арехина, иногда — товарища Оболикшто, а иногда — и самих наивысших вождей. Поручения последних обыкновенно сводились к заготовке дров, расчистке улиц, борьбе с тифом и тому подобному. Орехину, конечно, не лес валить предлагалось, а быть старшим: надзирать за нетрудовым элементом, бывшими буржуями, которых обязали снабжать новые революционные учреждения дровами. Надзирать, управлять, а нерадивых наказывать. К чести Орехина, он тут же отбирал у самого немощного бывшего буржуя (сокращенно бебе) топор и начинал валить лес так, что только щепки летели. Они ж, бебе, и старые уже, и непривычные, говорил он, оправдываясь перед другими старшими. Да и околеть на морозе недолго, если ничего не делать… Зато с тифом бороться Орехов не терпел: требовалось рисовать плакаты со вшами и писать: «Либо вошь победит революцию, либо революция победит вошь». Правда, бебе прекрасно обходились без помощи старшего, рисовали вшей на загляденье, однако сама постановка вопроса казалась Орехину кощунственной. Нашли, понимаешь, супротивника! Он и тут не мог сдержаться, встревал, и вместо вшей у него получались насекомоподобные бандиты, царские министры, белогвардейские генералы и прочая сволочь. Один бебе, старичок-профессор, по преклонности лет освобожденный от повинности, но сопровождавший внучку (отменную рисовальщицу) даже сказал, что у Орехина большой талант примитивиста. А вот буквы Орехину не давались: выходили то слишком маленькими, то слишком большими, так, что умещалась лишь половина фразы. Он бы мог, конечно, поручить подпись любому из бебе, но стеснялся — подумают еще, что малограмотный. В общем, не уважал он ни тиф, ни плакаты, и потому с особым рвением набрасывался на настоящие поручения, поручения, достойные оперуполномоченного МУСа.

Арехин снял и повесил во встроенный шкаф пальто (шапку, бобровую, «думскую» он снял еще раньше), затем прошел к своему столу.

— Александр, вам света хватает? Да что я спрашиваю, конечно, нет. Зажгите лампу.

Электричества в здании отсутствовало вторую неделю, и потому лампа была керосиновой. Одиннадцатилинейная, с зеленым абажуром, она светила светом таинственным, почти волшебным. Беда только, что и с керосином случались перебои. Впрочем, Орехина за ударную борьбу с тифом премировали штофом керосина, и он впервые утаил добычу от товарища Оболикшто, оставил себе и Арехину. Арехин, правда, лампу на своем столе зажигал редко, а если и зажигал, то прикручивал фитилек почти по самое нехочу, чтобы светило едва-едва. Не из экономии, просто не любил яркого света. Выходя на улицу, он надевал очки с зелеными стеклами. Глаза бережет, пояснил он как-то Сашке. Понятно, контузия и все такое.

Пока Сашка возился с лампой (дело деликатное, поспешишь — стекло лопнет, где другое взять?) Арехин прошел на свое место, сел поудобнее за стол (стол он взял не глядя, а вот стульев перепробовал с полдюжины, пока отыскал подходящее полукресло, еще и пошутил: настоящий сыщик наполовину работает головой, а наполовину задом, поэтому беречь следует и первое, и второе), и открыл конверт.

Орехину никто не писал вообще. Родители, что остались в Шаршках, маленьком сельце Черноземной губернии, хоть и грамотны, а что писать? Они за царя, за прежнюю власть, он — солдат революции. Да и почты никакой нет, а с оказией передавать — нет уж, учены. Один недотепа в их отряде передал, а потом все узнали, что отец у него — лавочник. Паразит, значит. Хорошо, недотепа не дожил до позора, в бою погиб.

А вот товарищу Оболикшто пишут. Прямо из Кремля. Вожди. Таким доверием гордиться можно. Не можно — нужно. Если бы ему, Сашке Орехину кто-нибудь из Кремля написал, он бы письмо это у самого сердца носил. Выменял бы на пайку хлеба портсигар серебряный, только вместо папирос положил бы письмо внутрь. А то ведь замарается быстро, если просто носить. Ну, а уж если бы какой вождь к нему с просьбой обратился, он бы ту просьбу непременно выполнил. Жизнь бы положил, а выполнил.

Он посмотрел на горящую лампу. Ну, светлее стало в комнате, а толку-то? Письма Орехину все равно ведь не пишут…

2