Тайная вечеря

Пользуясь этим правом, я направился к отведенной для дворян зоне не столько для того, чтобы разыскать брата Александра, сколько надеясь наконец увидеть маэстро Леонардо. Я полагал, что если его помощники сегодня утром открыли трапезную, то и их покровитель должен быть где-то рядом.

Чутье меня не подвело.

Как только часы пробили одиннадцать, царившую в церкви тишину внезапно нарушил шум: главная дверь, расположенная под самым большим окном-глазницей, с грохотом распахнулась; трубы возвестили о приближении иль Моро и его свиты, вызвав молчаливое оживление среди тех, кому было позволено присутствовать в церкви. Двенадцать мужчин в камзолах из черной кожи и длинных плащах, сурово и надменно глядя поверх голов присутствующих, торжественным шагом прошли к помосту. Тут я его и увидел. Хотя маэстро Леонардо шел последним, он выделялся как Голиаф среди филистимлян. Но он привлекал к себе внимание не только благодаря своему росту. В отличие от своих спутников, облаченных в расшитые драгоценными камнями камзолы и шелковые плащи, он пыл одет во все белое. Белоснежная, аккуратно подстриженная борода спадала ему на грудь. Он озирался по сторонам, как будто выискивал в толпе знакомые лица. Невольно возникало ощущение, что эта колоритная фигура принадлежит к другой эпохе. Смуглая кожа и черные как смоль, коротко остриженные волосы иль Моро контрастировали с солнечным обликом гениального живописца, немедленно оказавшегося в центре внимания. Гонфалоньеры и знаменосцы различных королевских домов, прибывших на похороны, сначала обращали внимание на Леонардо и лишь потом — на иль Моро. И тем не менее тосканец отрешенно смотрел на окружающих.

— Добро пожаловать в обитель Господа нашего! — приветствовал прибывших приор Банделло. Он стоял у алтаря в окружении монахов, облаченных по такому случаю в праздничные сутаны. Радом с ним я увидел главу францисканцев — архиепископа миланского, а также нескольких придворных священников.

Иль Моро и сопровождающие его придворные перекрестились и взошли на помост. В эти же минуты в храм вошла процессия музыкантов с фамильным гербом Сфорца, что знаменовало прибытие гроба.

Маэстро Леонардо, стоя в третьем ряду, беспокойно озирался вокруг и что-то быстро записывал в одном из taccuini, который всегда носил с собой. Одному Богу известно, что это могло быть. Мне показалось, что он наблюдает за лицами людей, внимающих аккордам органа Санта Мария или развевающимся хоругвям процессии. Кто-то рассказывал мне, как накануне вечером художник восхищался зрелищем — полетом четырехсот голубей, выпущенных на Пьяцца Дуомо. Меня также уверяли, что его привел в восторг и пушечный залп под городскими стенами, по распоряжению папского нунция произведенный в честь усопшей. Он все считал заслуживающим внимания. Загадочная наука жизни была скрыта во всем окружающем.

Разумеется, я был не единственным, кто наблюдал за маэстро во время церемонии. Народ вокруг меня перешептывался, обмениваясь слухами и сплетнями. Чем больше я рассматривал эти синие глаза и величественную осанку, тем больше мне хотелось познакомиться с их обладателем. До меня Прорицатель, а за ним падре Банделло уже испытали такое же страстное желание.

Окружающие не особенно пытались залить бушующий в моей душе пожар. Они трещали как сороки, обсуждая последнее сумасбродство тосканца. Подходила к концу его работа над трактатом о живописи, в котором он, по слухам, оскорблял поэтов и скульпторов, превознося свои полотна над их произведениями. Он использовал свой необыкновенный интеллект для того, чтобы отвлечь иль Моро от скорби, и для того, чтобы делать наброски каких-то фантастических подъемных мостов, штурмовых башен, которые могли перемещаться без помощи лошадей, или подъемных кранов для разгрузки судов с шерстью на миланских navigli [33].

Леонардо был погружен в собственные мысли и не обращал внимания на кипящие вокруг него страсти. Похоже, что теперь он делал набросок странного траурного костюма герцога. Тот был одет в мантию из прекрасного черного шелка со множеством разрезов. Казалось, он сам изорвал ее.

Я и предположить не мог, как скоро представится возможность беседовать с маэстро.

Брат Гиберто, ризничий Санта Мария, оказался тем человеком, который способствовал первой встрече с маэстро в ситуации столь драматической, сколь непредсказуемой.

В тот самый момент, когда брат Банделло произносил формулу освящения, этот взбалмошный северянин с пухлыми румяными щеками и волосами цвета тыквы приблизился ко мне сзади и резко потянул за сутану.

— Послушайте меня, падре Августин! — взмолился он и отчаянии. Его выпученные налившиеся кровью глаза, казалось, вылезли из орбит. — В городе произошло что-то ужасное! Вы должны об этом узнать сейчас же!

— Что-то ужасное?

Руки немца дрожали.

— Это кара Господня, — прошептал он. —- Кара ждет всех, кто пытается соперничать со Всевышним!..

Ризничему не дали закончить. К нам с мрачным видом подошли вспыльчивый одноглазый исповедник приора и брат Андреа из Инверно.