Тайная вечеря. Путешествие среди выживших христиан в арабском мире

Рядом на телефонном столбе висят заржавевшие новогодние украшения. На одной из стен нарисовано окошко с голубыми шторами и маками в рамке, на другой – исчезающие в сером бетоне ступени лестницы. Чуть дальше барного ряда, в самом низу аллеи, на повороте дороги изображены серп и молот. Еще дальше – снова серп и молот.

Распрощавшись с гидом, мы с Раймондом и его подругой присаживаемся за столик в одном из рыбных ресторанов на набережной. В расположении духа моих спутников произошли удивительные перемены. От Бейрута до Эль Мины путешествие было радостным, настроение приподнятым, но теперь они молчат – бледные, угрюмые, воздух заполнен какими-то недомолвками, которые я не в состоянии уразуметь.

Нам приносят еду, никто почти не разговаривает, едят совсем немного, но я все равно ничего не понимаю. Постепенно, маленькими урывками, приходит объяснение: возможно, изменения вызваны упоминанием мной красующейся на стенах вдоль аллеи советской символики и некоторых фактов, приведенных человеком в кепке задом наперед. Рассказывая о тех, кто сражался с движением Таухид в 1980-х, в какой-то момент он употребил слово «прогрессивный». В те времена в союз с сирийцами вступали именно коммунисты. И если верить узкоспециализированным академикам Эль Мины, коммунисты, по-видимому, все еще существуют. Стало ли именно это слово или какая-нибудь невзначай брошенная нашим гидом фраза тем самым фактором, который вызвал такую тревогу, когда мы все сидели в пустом, просторном ресторанном зале?

Позже вечером, уже после возвращения в Бейрут, сидя в баре с Раймондом, я узнал от него то, что в Ливане знает каждый: любой коммунист когда-либо был или потенциально мог быть сирийским агентом. Десятилетиями сирийские агенты ломали ливанцам жизнь. Больше он к этому ничего не прибавил.

Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, был ли на самом деле наш гид коммунистом или сирийским агентом – вполне допускаю, что он совершенно ни в чем не повинен; но тут до меня доходит кое-что еще, а именно: в отношения между ливанцами проникло какое-то нервное, тревожное недоверие – и все потому, что они выросли в стране, где все воевали друг против друга. К тому же еще и христиане против христиан.

Домой мы ехали прибрежной дорогой. После возвращения в свой отель я решился прогуляться по западному Бейруту. Во всех своих путешествиях по Ближнему Востоку я ожидал увидеть подавленность – и она явно присутствовала в Эль Мине и Триполи. Не раз в арабских странах мне доводилось столкнуться с этим висящим в воздухе напряжением, яростью, табуированием, нарушением прав. Все это читалось на лицах, витало в гостиных.

Ни в западном, ни в восточном Бейруте не увидишь ничего подобного. Это довольно приятный город. По фотографиям я помнил, как он выглядел 25 лет назад, и сегодня его даже сложно узнать. Кое-где в этой стране ситуация все-таки изменилась к лучшему.

Но у меня возникают подозрения, что свобода, о которой говорят марониты, не более чем синоним слова, означающего христианское владычество. Под так называемой ливанской «благой вестью» подразумеваются сами христиане. Вероятно, Раймонд имеет в виду именно это. Я инстинктивно чувствую, что предъявлять какие-то особые, христианские требования к свободе довольно нелепо, потому что из этого следует, будто бы перевес сил должен всегда находиться на стороне христиан. Сидя на церковной скамье, я не сумел сформулировать собственный идеал свободы. Идея о каких-то специфических христианских идеалах свободы отрицается и самими христианами в этой стране – в частности, теми, кто противостоят ливанской независимости и поддерживают лидеров сирийского полицейского государства. Эти идеалы отрицаются также мусульманскими политиками и теми, кто формируют общественное мнение в Ливане и тоже мечтают о свободе; множество мусульман потеряли жизнь, сражаясь против Сирии.

Однако я ведь тоже не слепой. Едва ли случаен тот факт, что именно Ливан, а не все остальные арабские страны обладает довольно высокой степенью свободы. Вряд ли удалось бы обойти вниманием то, что христианство и право на свободу идут в Ливане рука об руку. Даже для такого наблюдателя, которому еще в детстве внушили, что христианство в Европе боролось с идеалами эпохи Просвещения.

Западный Бейрут, где я живу, – мусульманская часть города, однако, гуляя по району, никаких внешних признаков этого я не замечаю. Возможно, отсутствие исламских символов на плакатах – причина того, что атмосфера здесь более расслабленная. Тут не встретишь навязчивой уличной морали, многие женщины – хотя и не все – ходят без хиджаба, в некоторых ресторанах продают алкоголь. Находящиеся неподалеку от моей гостиницы бары открыты до поздней ночи. Повсюду юные студенты – оживленные, навеселе, ничем не отличающиеся от молодых людей во всем свободном мире. Есть что-то успокаивающее во всех тех городах, где народу позволяется пить в барах далеко за полночь.