Тайная власть. Незримая сила

Небезынтересно, как случайная встреча оказалась тем поводом, который пробудил в Ермолаеве спавшую эту способность, о которой сам он не догадывался и не подозревал. Как-то в гостях один из присутствовавших стал показывать то, что остальными воспринималось, как фокус: «подвешивал» в воздухе носовой платок, цветок астры.

Несколько недель под руководством нового своего знакомого Ермолаев тренировался упорно, и тщетно пытаясь научиться делать то же. Наконец, однажды, устав от многочасовых напрасных попыток и находясь как бы в полудремотном состоянии, он почувствовал вдруг, что пальцы его словно прилипли к предмету, который он держал. С большим усилием он оторвал руки и… предмет повис в воздухе.

Позднее Ермолаев научился «подвешивать» предметы, не прикасаясь к ним.

Человек прагматичный вправе спросить, а зачем вообще понадобилось ему все это? Мне нечего ответить прагматичному человеку. Я знаю только один-единственный случай, когда Ермолаев попытался применить это поразительное свое умение в конкретной жизненной ситуации. Каким образом это происходило и что из этого вышло, рассказывает он сам:

– Однажды я совершил дорожную аварию. Мое дело вел следователь, очень культурный такой, с университетским значком, и я попытался, сам не знаю зачем, воспользоваться этой моей способностью. Обычно я могу только удерживать предметы в воздухе. Поднять и держать очень трудно. Но я все-таки попробовал. У него на столе стоял стакан с карандашами. Я очень постарался, «вынул» несколько штук и «подвесил» их. Они «плавают» над столом, я изо всех сил «держу» их, а он не видит! Склонился и пишет. А я не могу «держать» долго. Секунд сорок держу. А он себе пишет. Тогда я взмолился: «Господи! – говорю про себя, – Если ты есть, сделай так, чтобы он посмотрел». И тут он поднял голову. Увидел штук пять карандашей, которые висели, плавая в воздухе, потом посмотрел на меня и говорит: «Вы мне это – бросьте!» И опять стал писать. Он продолжал вести мое дело и встречался со мной еще около месяца. И при этом ни разу, ни разу даже не спросил, что это было, как я делал это. Очевидно, настолько был уверен, что это невозможно, что сознание его просто отбросило то, что было у него перед глазами. И это человек с университетским значком!

Невольно вспоминается другой эпизод, связанный со следователем, занимавшимся похищенным ожерельем – у него на глазах был продемонстрирован телекинез. Тот, если помните с готовностью принял феномен (не говорю, каким последствием обернулось это). Второй же не только не проявил ни малейшего интереса, но оказался не способен даже воспринять то, что происходит у него перед глазами. Понадобились два поколения, чтобы появился тип человека, чье восприятие необычного, необъяснимого чуда оказалось блокировано столь глухо. Едва ли, думаю, правомочны обида, недоумение или досада в адрес таких людей, с детства попавших под чудовищный идеологический пресс и превратившихся в то, что они есть. А разве научное сообщество не точно так же реагирует на эксперименты Кулагиной и других, подтвердивших факт и телекинеза, и левитации?

Что касается науки, то, если говорить о советской, здесь одно нашло на другое: традиционная инертность научной парадигмы оказалась подкреплена еще и жесткой идеологической догмой. Вот почему, как узника, заключенного в камере, нельзя винить за то, что он не выходит на свободу, так и узников мысли и невольников духа не должно упрекать за их несвободу.