Тайная война

– Я забираю подпоручика и его людей. Они переводятся на гарнизонную армейскую гауптвахту, так можете и предать полковнику Думашеву. А если у него возникнут какие-нибудь вопросы, так пусть с ними обращается прямо к главному квартирмейстеру, к бригадиру Денисову Ивану Фёдоровичу, – пояснял невысокому худому унтеру и стоявшему за ним дежурному полковому капитану офицер контрразведчик. – А вы, задержанный, выходите из камеры и ждите у двери всех остальных.

Нда-а, вид у Сергея Николаевича был, мягко говоря, не ласковый. От него так и веяло холодком казёнщины. «Ну ладно, всё равно хоть какое-то движение и карьерный рост – из полковой пехотной гауптвахты да в гарнизонную, армейскую», – подумал иронично Егоров, шагая вслед за Барановым. Тот шёл вперёд, не оборачиваясь, словно бы и вовсе не знал Егорова.

За ними в отдалении нескольких шагов следовали и Афанасьев с Гусевым в окружении комендантского десятка при капрале и со штыками на ружьях.

Подходя к зданию штаба, майор кивнул старшему из «комендачей»:

– Этих двух под замок, а подпоручика я забираю с собой. И передай, чтобы их покормили, ужин-то уже час как отбили.

Глава 2. «На караул! К ноге!»

– …Дождёмся, досидимся здесь! – горячился Цыган, выкрикивая из строя. – Сначала Гусева с Васькой в подвал упекли, потом его благородие туда же бросили. Вон, выборгские говорят, что уже завтри, как только их полковник поутру опохмелится, робят на виселице вздёрнут, на самой ближайшей площади. Как воров и мятежников их повесят, и даже уже бумага какая-то на это есть, их каптенармус вон сам её мельком видел. А Ляксея Петровича вешать не будут, а за дерзость и за то, что он полковнику перечил, его к расстрелянию приговорят, потому как дворянина в военное время не можно вешать, а только вот так вот разрешено казнить!

– Это тебе тот же каптенармус поведал, Федька, или ты всё сам сейчас придумал? – спросил смуглолицего егеря стоящий перед строем Макарыч.

– Есть ещё люди, – неопределённо буркнул Лужин и с важным видом зачесал щёку.

Старый уставной сержант колебался, всю свою долгую служивую жизнь он привык безропотно подчиняться и выполнять указания старших, а последнее указание их командира гласило: «Никуда не лезть и ничего не предпринимать!» Но, с другой стороны, как можно было сидеть здесь и ждать, когда забьют барабаны, извещающие о казни боевых товарищей? Нет, так тоже дело не пойдёт! Мы все здесь связаны одной судьбой, как сам говорил Ляксей Петрович, один за всех, и все за одного?! Сам погибай, а товарища выручай?! А теперь вот над ним нависла опасность, и мочи ждать, как всё там обернётся, у него уже просто не было. А-а-а, будь что будет! Всё равно командира рядом уже нет, он отстранён от командования, и все решения вправе принимать он сам, ну и нести за них ответственность.

– Становиись! – вдруг грозно и отрывисто рявкнул решившийся старший унтер. Колышущийся и бузивший строй мгновенно подобрался и выровнялся в шеренгах. – Равняяйсь! Смирно! Команда, слушай мой приказ! Даю время четверть часа, по прошествии оного все стоят на этом самом месте при полном параде и с разряженными ружьями. Все начищены и надраены, как на принятие присяги матушке Императрице. Холодное оружие с собой не брать, боевого припаса тоже. Идут все, кто пожелает самолично. Дело это опасное, могут и за мятежников принять, а это сами понимаете – петля, ежели ещё и прямо там же не посекут. Молодых с собой не берём, правильно Ляксей Петрович сказал – без году неделя они ещё в егерях, а всё туда же! Я всё сказал! Разойдись!

Через полчаса походная колонна из тридцати семи егерей ровным строем под ритм барабанного боя приблизилась к расположению Выборгского пехотного полка. К ней выскочило несколько пехотинцев, что-то, размахивая руками, объяснили старшему, и, сменив направление, она зашагала в сторону главной площади Бухареста.

– Особая команда егерей взбунтовалась! – разнеслась весть по думашевским, а затем она перекинулась и по другим полкам. «Волкодавы» пошли штурмом штаб брать! Будут своих солдат и командира из гауптвахты вызволять!

Дело было невиданное, и гарнизон забурлил!

– На месте сто-ой! Раз, два! Нале-ево! Выровнялись в шеренгах! Дистанция между ними один шаг! Команда равня-яйсь! Сми-ирно! На караул! К но-оге! – Солдатский строй чётко выполнил приказ своего седого командира и застыл с приставленными к ноге ружьями.

В штабе царила паника. Сейчас их тут будут убивать! Спешно выводилась на площадь комендантская рота, во все концы Бухареста скакали вестовые, чтобы поднять по тревоге боевые части.

А егеря, застывшие напротив главного штаба армии на площади, словно бы и не замечали всей этой суеты. Все они были надраены и начищены, как на парад, с навитыми, напудренными такими ненавистными им буклями и косами, перехваченными чёрными бантами. На груди шинелей у всей первой шеренги горели натёртые до блеска бронзовые медали «За Кагул!», а у двух унтеров и вовсе сияли Елизаветинские «Победителю над пруссаками» на ярко-голубой Андреевской ленте.