Иногда Фрэнни казалось, что доктор ее жалеет. Он лучше других знал ее потребности и порой даже вмешивался в домашние дела, чтобы облегчить ей жизнь. В женские дни он всегда заботился о достаточном количестве сладостей на десерт и оставлял обезболивающую микстуру на столике у кровати, ругался с Томасом, не позволяя слишком сильно загружать девушку тренировками. Когда Фрэнни запиралась в своей комнате и погружалась в пучины отчаяния, доктор приглашал ее на ночную прогулку. Не Джеймса – Франческу. Она надевала женское платье, терпеливо застегивая с помощью крючка многочисленные пуговицы, укладывала волосы, становилась леди. Хартман позволял мертвой девушке ощутить хоть немного жизни, пусть даже вопреки воле сначала дяди Питера, потом – Томаса. Они гуляли, вели светские беседы и даже танцевали. И Фрэнни чувствовала себя девушкой, у которой есть отец или хотя бы близкий родственник. В такие ночи она была почти счастлива.
Доктору недавно исполнилось шестьдесят два года. Невысокий, с коротко подстриженной бородой и усами, в неизменных очках… Он всегда одевался скромно, но со вкусом. Его рыжевато-каштановые волосы сохранили свой цвет, и лишь виски в последние годы посеребрила седина. Хартман был добр, вежлив и деликатен, и порой Фрэнни хотелось верить, что он остается с ней не только из-за жалованья, размер которого значительно превышал доходы любого другого врача во всей Альбии, но также из чувства привязанности.
Всю свою жизнь Хартман посвятил семье графа Сеймурского. Он врачевал еще отца Фрэнни, потом – дядю и ее саму. Да что говорить, ведь это при его непосредственном участии леди Кавендиш и ее брат появились на свет, именно Хартман принимал роды у их матери. Он спас и графиню, и ее дочь, которые могли погибнуть в тот день.
Своей семьи у доктора не было – только пожилая мать. И у мертвой девушки тоже не было семьи, кроме Томаса и Хартмана…
Тихо шуршала земля под ногами, а карманный светоч наполнял странным уютом земляные стены потайного хода. Фрэнни молчала. Доктор не торопил ее с ответом.
«Как вы ухитрились попасть в перестрелку?»
Стоит ли рассказать о покушении на Дика? Но ведь Фрэнни должна убить кузена, а не спасать его, рискуя собой. Рассказать о том, что окончательно осознала бессмысленность мести? Даже думать страшно, что сделает Томас, если узнает. А сохранит ли доктор это в тайне – большой вопрос.
– Пока вас не было, многое произошло, – решилась девушка, когда они почти подошли к лестнице, ведущей к покоям Джеймса. – Убили Анну Кавендиш.
– Я знаю. Томас успел мне все рассказать, – кивнул Хартман.
– И про Ричарда? – тут же спросила Фрэнни.
– Да, – вздохнул доктор. – И про него.
– Томас очень зол на меня? – робея, поинтересовалась девушка.
– Все сложнее, чем вы думаете, мисс, – тяжело вздохнул Хартман. – Но я не хочу врать вам и не могу сказать правду. Лишь намекнуть – делайте то, что велят вам сердце и рассудок. Так вы хотя бы избежите соблазна винить кого-то в собственных ошибках. – Он открыл дверь, ведущую на лестницу, и пропустил Фрэнни вперед.
Он не сказал ни да, ни нет, но девушке стало чуть легче.
– Вам лучше переночевать сегодня в своей комнате, – произнес доктор, когда они вышли в покои Джеймса. – Слуги знают, что графа нет дома. Пусть так и считают. А вам лучше пока не утягиваться. При больших потерях крови это слишком вредно. Вам нужно дышать полной грудью. Рану я уже обработал. Не будем ее сейчас тревожить. У вас в комнате еще осталось снотворное?
– Нет.
– В таком случае возьмите этот сироп. – Порывшись в саквояже, врач вытащил флакон из черного стекла. – Обезболивающее и снотворное разом. Выпьете сначала одну ложку. Не поможет – разрешаю еще одну. Но не больше, иначе завтра вас придется слишком долго будить.
– Завтра мне нужно пойти на похороны. Утром… – Фрэнни запнулась и исправилась: – Джеймсу нужно. Он должен.
– Вы хотите, чтобы я сопровождал вас? – догадался врач.
– Если не затруднит.
– Меня ведь для того и вызвали, мисс, чтобы вам помогать, – склонил голову Хартман. – Сейчас я проверю, свободен ли коридор, и провожу вас в фиолетовую комнату. А завтра зайду. Будет лучше, если мы сразу возьмем одежду для… графа.
Сумрак темно-фиолетовых стен. Напряжение отпускало.
Фрэнни сняла испачканное, разорванное платье, бросила его в угол, как грязную тряпку. Кое-как расшнуровала корсет. Да, затягивался он спереди, но любое движение отдавалось в больную руку. Легкая сорочка скользнула на пол следом. Чулки, пояс… Пеньюар ласково укутал плечи. Шелковая ткань ласкала кожу, чем-то напоминая осторожные прикосновения Ричарда, о которых теперь лучше было не вспоминать вовсе… но не получалось.