Тайная жизнь генерала Судоплатова. Книга 2

В 1947 году я пошел в школу, она была рядом с домом, в ней преподавали немецкий язык, а дома мне помогала его изучать жена того самого разведчика, который проник в «Сатурн», по его работе были сделаны фильмы: «Путь в Сатурн», «Конец Сатурна». С этим разведчики меня познакомил отец на «Динамо», когда отмечалось 25 лет Победы. Тогда же меня познакомили и с шеф-пилотом отца, фамилию его я, к сожалению, забыл.

На Мархлевке и на даче мы жили своей семьей, бывали лишь родственники родителей, их дети, из сотрудников — семейство Рыбкиных, Соболь (Гуро), Зубовы, Ярославские, мамины друзья из культурной интеллигенции Москвы; гостила у нас Елена Станиславовна из Одессы — ее настоящим именем названа героиня «Двенадцати стульев».

Воспитывали нас бабушки, тети, так как родители работали, с 1951 года мама вышла на пенсию, выслужив 25 лет.

Мама отличалась аналитическим умом, сильной волей, большими знаниями жизни. Она стала, по сути дела, редактором и корректором всех публикаций отца (переводов художественной литературы, публицистики, сборников книг). Мать дала отцу после освобождения путевку в литературную жизнь: надо было зарабатывать на пенсию, а ведь отцу тогда было за 60! Благодаря стараниям матери, отец стал литератором.

Я вспоминаю парад 1 Мая 1953 года. Отец обратил мое внимание на рыжего мальчика с женщиной. Они стояли тоже на трибуне «А», недалеко от нас. Это была дочь Сталина — Светлана с сыном.

А вот на параде ВВС в Тушино, в августе 1952 года, отец познакомил меня с Героем Советского Союза генералом армии Масленниковым, этот генерал пропустил меня к самым перилам открытой трибуны, чтобы я смог лучше смотреть на пролет самолетов.

Позже, в 1953 году, он застрелился, придя домой после разговора с Генеральным прокурором Руденко. О чем там у них шла речь, мне не ведомо, но, видимо, «беседа» была жесткой…

Жизнь на Мархлевке шла своим чередом, ушли из Жизни Шляхтенко, Наседкин, Чернышов, менялись жильцы; мы ездили на учебу в Сокольники (спецшкола), там я встречался, как школьник, с Андреем и Егором Маленковыми, сыном дипломата Малика и другими ребятами из «высокопоставленных» семей.

5 марта 1953 года, поздно вечером, вдруг позвонил с работы отец, сказал маме, что товарищ Сталин умер. Стало в доме как-то тихо, отрешенно.

Через некоторое время приехал отец. Он закрылся в нашей комнате (где спали и занимались мы с братом) и долго не выходил. Я решил войти. Открыв дверь, я увидел, что отец лежит на одной из кроватей и беззвучно плачет. Я никогда не мог себе представить, чтобы этот закаленный житейскими бурями человек мог лить слезы, как все мы — дети. Я никому из домашних об этом не сказал. Второй раз он так же плакал, когда в больнице умерла мама.

Отец стоял у гроба Сталина в почетном карауле, потом был на Красной площади 9 марта (пропуск до сих пор хранится у брата).

Мы были детьми, но понимали, что стряслось что-то важное для будущего страны.

В начале июня 1953 года родители отправили меня и брата на Украину к родственникам, а сами переехали на дачу. Нас с братом устроили в дом отдыха в Ворзеле под Киевом и оставили под присмотром двоюродной сестры, бывшей старше нас.

Мы пробыли там недели две, а потом неожиданно за нами приехал папин брат — дядя Григорий, работавший в Киеве, без особых объяснений усадил нас в поезд, и на другой день мы были в Москве. С Киевского вокзала мы уехали на дачу. А 21 августа утром на дачу приехала «Победа», из нее вышел неизвестный мне мужчина с трубкой во рту, он подошел к маме (она была во дворе — ждала машину, которую отец послал за ней), показал красную книжицу, что он ей говорил — не знаю, но я расслышал: «Детям не подавайте вида».

При обыске он был корректен. Позже я узнал его фамилию — подполковник Гордеев, копия акта обыска была подписана им.

В это время приехал ЗИС-110, посланный отцом, и мать уехала в Москву, где в квартире также произвели обыск. Конечно же ничего крамольного не нашли. Да и не могли, даже если бы и надо было что-то отцу держать дома, то он, имея огромнейший опыт конспиратора-нелегала, уж наверное бы об этом хорошо побеспокоился. Но это так, к слову. Прятать, как показало время и вся его жизнь, ему действительно было нечего, да и не от кого.

Через день-два мы уезжали с дачи навсегда, мама, брат, родственники, прислуга на ЗИС-110, а я — в кузове грузовика с мебелью, книгами и прочим скарбом.

Во время обыска я пытался позвонить отцу на работу но мне сотрудник органов не разрешил. Тогда я пошёл в дачный поселок ЦК и оттуда позвонил отцу, его дежурный секретарь сказал, что отец в городе, по делам.

Необъяснимое чувство тревоги и чего-то случившегося с отцом не покидало меня, я несколько раз звонил ему, и всякий раз ответ был тот же.

Утром 21 августа отец был арестован в своем служебном кабинете.

Так что с конца августа 1953 года для нас началась другая жизнь. Мы повзрослели, хотя оставались подростками по уму и поступкам.