Тайная жизнь Лиззи Джордан

— Правда, никогда, — содрогнулась я, поднимая руки вверх. — Во всяком случае, этот его костюм из лайкры, в котором он ходит на тренировку, совершенно не оставляет места для воображения. Да и не очень-то хочется. На самом деле я хочу попытаться представить себе, как Билл будет выглядеть в нормальных брюках. Сшитых из нормального твида со скромной молнией и стрелками на каждой брючине. И в рубашке со всеми застегнутыми до горла пуговицами, чтобы не видно было этих ужасных волос на груди, которые словно тянутся к тебе и норовят опутать, стоит лишь отвернуться в сторону.

— Ага. Ты тоже обратила внимания на этот пук волос? — прошептала Мэри. — Отвратительно. Но, знаешь, иногда я просто не могут оторвать от них взгляд.

— Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду. Точно так же невозможно не смотреть на раздавленного на дороге ежа с размазанными внутренностями, да? — сказала я, утрируя картину. — А ты знаешь, что у него и на спине тоже растут волосы?

— Откуда ты знаешь? — взвизгнула Мэри. — Я бы, если увидела, наверно, заорала бы. Когда ты это видела? Ты хочешь сказать, что ты переспала с ним, и не сказала об этом мне, да? Это так? Лиз, я не могу поверить…

— Нет! — громко запротестовала я. — Все было абсолютно невинно. Было лето. Он загорал на крикетном поле. Он надел рубашку до того, как ты к нам подошла.

— Слава богу! Я могла бы грохнуться в обморок, увидев его полуголого. Какой кошмар! Думаешь, у Брайана тоже волосатая грудь? — спросила она, чтобы сменить тему.

— Клянусь, я никогда не думала об этом, — соврала я еще раз.

— Наверняка. У него такие густые и темные волосы на голове. Он похож на человека, которому приходится бриться дважды в день. И к тому же он еврей, — сказала Мэри, многозначительно подняв брови.

— Что ты хочешь сказать? Что евреи в среднем более волосаты?

— Нет! Я хочу сказать — ну, ты понимаешь меня, — и она скосила глаза вниз. — Я о том, ну, что у него все на виду.

— Не понимаю! О чем ты? — в отчаянии спросила я, швыряя в тележку банку пастеризованных сливок. Не знаю, зачем они были мне нужны, но у них только что кончился срок реализации, и они подешевели на шестьдесят пенсов.

— Я о том, что он лысый, балда. Ему нечем прикрыть головку. — Она натянула на голову воображаемый капюшон, но до меня все не доходило.

А?

— Да я про то, что он наверняка обрезанный, — прошептала она.

— А, понятно, — медленно сказала я. Тут она, конечно, сильно утерла мне нос с моим жалким рассказом про волосы на груди.

— Только не надо говорить, что ты про это не думала! — сказала она, пихая меня в плечо. — А ты вообще видала таких? Обрезанных? Как думаешь, им его сильно обрезают?

— Не знаю. — Перед моим внутренним взором уже стояла вереница маленьких обрезанных пенисов, перебинтованных, словно армия раненых солдат. — Но ведь, кажется, сам он при этом короче не становится? — спросила я.

— Вроде нет, — ответила Мэри. — Вроде бы обрезают только крайнюю плоть. Но всю ли ее обрезают, как думаешь? Или только отрезают кусочек?

— Какой смысл отрезать половину, — предположила я. — Наверно, раз уж резать — то под корень.

За разговором мы дошли до морозильного прилавка. Мужчина, до этого вертевший в руках мясную нарезку, внезапно раздумал ее покупать.

— Видимо, есть и гигиенический аспект, — сообщила мне Мэри, выудив жухлую сосиску и используя в качестве пособия. — Началось все именно с этого. Исторически. Таким образом мужикам под кожу не попадают микробы.

— Но разве если эта штука открыта, она не становится более уязвимой? — возразила я. Мы с Мэри вообще любили вести интеллектуальные беседы.

— Ничего подобного, — твердо ответила Мэри. — И это не единственный плюс. Джемима из моей группы по нейрофизиологии говорит, что так гораздо лучше для орального секса. Во-первых, какая экономия времени, ведь голый конец гораздо чувствительней к стимуляции. А во-вторых…

— …не будет просить бутерброд с беконом? — усмехнулась я, разглядывая пакет с корейкой.

— Точно, — хохотнула Мэри. — Но тогда и правда не надо бояться дрожжей.

Мы посмотрели друг на друга и поморщились. Я знала, что она имеет в виду, как, к сожалению, и большинство девушек. Мэри швырнула сосиску к ее подружкам. И видимо, не только потому, что в силу высоких моральных принципов она вынуждена была придерживаться вегетарианства.

— О боже! Мне вдруг пришло в голову самое страшное, — сказала она, бледнея и шатаясь. Она схватила меня за руку и в ужасе зашептала: — Представь себе, что надо сделать Биллу минет. Ты должна сделать ему минет, или на рассвете всю твою семью расстреляют религиозные экстремисты.

— Прекрати, — взмолилась я.

— Ты можешь хотя бы об этом подумать?

— Я изо всех сил пытаюсь не думать об этом…

— А надо, Лиз. Я не могу нести это бремя в одиночку. Представь себе. Для начала тебе придется содрать с него все цветастые обмотки, которые обычно висят на двери его комнаты. Представь: он пробежал двенадцать миль, потом два часа греб на реке и… и… — она поперхнулась. Поперхнулась от одной только мысли!

— Ладно, Лиз. Пойдем отсюда, — сказала она, потянув меня к выходу.

— А как же наши покупки? — спросила я.