Тайная жизнь Маши Ромашкиной

Мама старается заполнить тишину своими вопросам: как я, где, что нового. А я пытаюсь не пустить ее под свою броню. Туда уже залез Руслан и поселился в уголке моего тщательно оберегаемого сердца. Боже, сейчас такой мелочью кажется все, что произошло у него в квартире. Хочет рисовать дурацкие унизительные комиксы — пусть рисует. Спал с нашей офисной давалкой — да плевать. Если он не собирается делать этого снова — а я ведь даже не дала ему и слова сказать — то все это не имеет значения.

Вот, что по-настоящему страшно. Вот, что серьезно. Столько раз я плакала, умоляла маму закодироваться, но слышала только одно: я не алкоголичка, я могу вообще не пить. Но не могла. Она не могла.

Мы обе справлялись с гибелью отца, как умели. Я с утроенным усердием занималась танцами, на которые меня отдал отец, она — топила горе в стакане. Я пыталась посвятить свои успехи его памяти, а она стереть его из своей. И дядя Сережа, появившийся неизвестно откуда, только поощрял этот порыв. С ним она впервые ушла в запой, с ним перестала меня замечать, с ним убила в себе остатки женщины, которую я помнила — веселой, доброй, красивой.

И что же сейчас? Ужасным грузом висит во мне вина за то, что я ее бросила во всем этом, стала жить для себя, вытеснила ее из своего сердца. Но она не слушала меня, никогда не слушала. Я ничего не могла сделать. И жить во всем этом я тоже не могла.

Врачи заходят целой делегацией. Рассаживаются на приготовленные мной стулья. Задают вопросы. По их лицам видно, что они уже сделали свои вывод, сразу же, как взглянули в лицо женщине с алкогольными проблемами. Прощупывают живот и заключают: надо в стационар.

Мама не хочет, упирается, начинает нервничать. Но очередной болезненный спазм на глазах у медперсонала не оставляет сомнений — все серьезно.

Я собираю ей сумку, помогаю одеться и еду вместе с ней в машине скорой. Молодая врач смотрит на меня, осуждающе поджав губы. Конечно, ухоженная дочь и запущенная мать. Зрелище из разряда "как не стыдно"… Мне хочется закричать на нее: я знаю, знаю, понятно! И горячая вина вновь обжигает лёгкие, грозя прорвать плотину.

Наверное, нельзя было опускать руки. Надо было приезжать чаще, быть настойчивее, постараться докричаться до нее. Но у меня не было сил. Я столько лет пыталась справиться со своими собственными демонами. И была так зла на нее за слабость и за то, что выбрала не меня.

В приемном отделении полно народа, нас держат там почти до самого утра, вновь осматривая маму и заполняя документы, относясь с равнодушием к ее мучениям. А потом мама скрывается за тяжелой белой дверью, и я опустошенно опускаюсь на жесткую скамью.

Сейчас мне, как никогда нужна поддержка. Не уверена, что смогу пройти через все это одна.

Глава 41. Руслан

Что за несносная девчонка? Заставляет нервничать, переживать за нее. Вот где она ходит? Почему не пришла на работу? Что себе навыдумывала? Наверняка с ней все нормально, но противное "а вдруг…" терзает душу. И чем больше проходит времени с начала рабочего дня, тем скоропалительнее тает надежда на обычное опоздание.

Монитор мучает глаза пёстрыми ярлыками и бесконечно всплывающими окнами сообщений. Пялюсь в экран уже пятнадцать минут. Надо бы приступить к работе, но пальцы не слушаются. Сплетаю их в замок, чтобы уменьшить болезненное ощущение натянутых жил, но это не помогает.

— Эй, кто-нибудь знает, где Ромашкина? — поднимает голову из-за стола главный специалист, без пяти минут начальник отдела. — У нее телефон выключен.

— А давайте все дружно спросим об этом Че? — сверкает язвительной улыбкой Настёна и поворачивается ко мне.

Так и тянет ее придушить в подворотне. И почему ещё недавно ее острый язычок казался мне сексуальным?

— С чего это? — фыркает Разумовская.

— С того, что у нашей Ромашкиной и правда роман, да еще с кем! Подумать только! — цокает языком стервозная блондинка.

— Да ладно! — ахает девчонка справа от нее, так и не запомнил ее имя.

И все взгляды в кабинете поворачиваются ко мне. Черт, отвратительное ощущение. Вот они минусы работы в женском коллективе.

— Ага, — продолжает Кононова. — Поделишься, Рус, как там наша Маша, хороша? Вскрыл ее коробочку? Оторвал листочки на ее цветочке?

— Ты бы свой язык за зубами держала, — мой голос опускается до низкого шепота.

— Рус, милый, да что же здесь скрывать?! Мы же одна большая, дружная, долбанутая семейка! — зло смеётся блондинка. — Мы все та-а-ак рады за нашу блаженную! И на ее улице появился член! В смысле праздник. Ну, вы поняли.

Кононова поворачивается к своей дуре-подружке и подмигивает ей, скалясь в отвратительной улыбке.

— Снова завидуешь? Ай-яй-яй, Настёна, ну по второму кругу уже не забавно! — вмешивается в разговор Разумовская. — Все хорошие мужики и мимо тебя…

Инна искривляет лицо в псевдо-жалостливую гримасу. Что-что, а поставить на место она умеет. Лицо Настёны кривится от комментария главного специалиста, а ее подружка едва сдерживает смех.

— А с чего ты взяла, что мимо? — наконец говорит блондинка, кидая говорящие взгляды в мою сторону