Алиса всегда была красивой, в истинном значении этого слова. Какая Елена, или Галина… или уж тем более Марина… и прочие…
– Я не понимаю… Что ты сделал? – переспросила она.
– Я отменил завещание, – мягко произнес Роман. – Если я умру, то все достанется тебе, моя ласточка.
– А-а… а дети? – повела она в воздухе рукой.
– Это не мои дети. Ты была права насчет проверки моего отцовства. Ты очень умная, потрясающе умная женщина. Как ты догадалась? Хотя я сам мог бы догадаться много раньше и не верить всем подряд… Но ты определенно умнее меня в некоторых вопросах. Короче, у мальчиков группа крови, которая полностью исключает мое отцовство. Галина обманула меня.
Алиса молчала и от изумления, кажется, даже не моргала.
– Ты знаешь, у меня словно камень с души свалился, – продолжил Роман. – Я никогда не любил – ни ее, ни мальчиков. И меня, по отношению к ним, дико мучила совесть – что ж я за бездушное чудовище такое… Поэтому я сглупил, повелся на свое чувство вины и переписал имущество на сыновей. А теперь все достанется тебе. Теперь тебе невыгодно со мной разводиться! – засмеялся он. – Вдовой ты получишь больше. Что же ты молчишь? Скажи что-нибудь!
– Я не хочу, чтобы ты умирал, – с неожиданной тоской в голосе вдруг произнесла жена. – Иди лечись. Немедленно. Умоляю!
Роман вдруг почувствовал, что глаза у него защипало от близких слез. Но он сдержался. Перевел дыхание. Потом вновь заговорил:
– Я очень плохой муж, я знаю. Я тебя обманывал, я тебя мучил. Я тебя этим дурацким завещанием унизил. Превратил тебя в полное ничтожество… Растоптал!
– Пожалуйста, не надо, – все с той же тоской сказала жена.
– Нет, надо. Мне осталось недолго, и я хочу извиниться перед тобой, моя дорогая. Я очень, очень раскаиваюсь. Прости меня, Алиса.
Произнеся это, Роман откинул одеяло, опустил ноги на пол. Секунду сомневался, оценивая свое состояние, затем встал, чувствуя, как утренний ветерок, льющийся из окна, бодрящей, мятной свежестью ласкает его голые ноги. Голова уже не кружилась, в теле – приятная легкость.
– Немедленно ложись! – вскочила Алиса. В ее голосе слышалась тревога.
Роман скорбно улыбнулся и опустился на колени. С гулким звуком его колени грохнули об паркет.
– Прости меня. Прости меня, моя любимая, дорогая девочка… – громко прошептал он и зарыдал.
– Что ты делаешь, так нельзя… – Она бросилась к Роману, хотела поднять его, но не смогла, и тоже была вынуждена опуститься на колени. Они так и стояли, на полу, на коленях друг перед другом, обнявшись. Роман рыдал, и Алиса тоже. Потому что на плечо Роману падали ее слезы. Теплые, даже горячие. Обжигающие.
– Я виноват. Я виноват перед тобой!
– Не надо… Пожалуйста… – Алиса все-таки заставила его подняться с колен, уложила обратно в постель, укрыла одеялом. Села рядом. Роман взял ее руки в свои.
– Прости меня, моя девочка, – ласково произнес он. Повернув голову, вытер слезы о подушку, вздохнул, постепенно успокаиваясь. – Ты меня простишь, а?
– Я тебя простила, – кивнула жена. Она выглядела спокойной, хотя у самой по щекам тоже текли слезы.
Из ее чудесных синих глаз…
– Правда?
– Да. – Она вдруг улыбнулась. – Я тебя простила, Роман. Прости и ты меня. Я тоже очень перед тобой виновата.
– Глупости… Ты ни в чем не виновата. И даже если тебе кажется, будто ты совершила что-то неправильное, обидное для меня – это ерунда. Пустое. Не мучай себя сомнениями. Но раз ты просишь, я говорю тебе – я прощаю тебя, моя дорогая Алиса.
Алиса прерывисто вздохнула. Кажется, она тоже успокоилась.
– Не уходи. Не покидай меня, – прошептал Роман. – Не хочу умирать без тебя. Обещай, что никуда не уйдешь до моего конца.
– Я никуда не уйду, – серьезно ответила Алиса, глядя ему прямо в глаза.
В назначенный день и час Роман так и не появился возле ее дома. В первый раз за десять лет. О том, что Роман больше не придет сюда, можно было догадаться и раньше, но Галина тем не менее еще долго сидела у окна, наблюдая за улицей. Как во все предыдущие годы, Галина ожидала Романа, вернее, ежемесячного платежа от своего бывшего любовника.
Роман появлялся здесь каждый месяц, словно по расписанию. Делал вид, что просто идет мимо. Осторожно и незаметно оглядывался и, убедившись, что никто не смотрит, на мгновение задерживался у почтового ящика, что висел на калитке, ведущей во двор Галины, бросал в ящик конверт и затем шагал себе дальше как ни в чем не бывало.
Обычно все проходило как по маслу – никто из соседей и случайных прохожих ничего подозрительного не замечал. Тем более, что у забора, где калитка, росли густые кусты сирени, они не давали разглядеть, что там происходит, у почтового ящика, даже зимой, когда никакой листвы нигде. Ветки сирени, пусть и голые, мешали хорошему обзору.