Тайная жизнь непутевой мамочки

— Я не могу не думать о том, что эти отношения являются ущербными с самого начала. Неполноценные отношения, которые никогда не перерастут во что-то другое, — продолжает она. — Мы существуем только в пределах этой квартиры. В те редкие моменты, когда мы бываем вместе вне этих границ, где-то на людях, мы даже не можем прикоснуться друг к другу. Хотя это же делает отношения более яркими, когда становится можно. Давайте обедать. Должно быть, уже все готово. Я больше не могу переносить звука собственного голоса.

Мы идем к кухонному столу, чтобы отведать яств, приготовленных Эммой. Рядом с каждой тарелкой — полный набор приборов: нож, вилка, два стакана — один для воды, другой для вина. Хлеб, нарезанный тонкими ломтями, лежит в корзинке посреди стола и уже собирается черстветь. Есть что-то вымученное в этих потугах, словно она собирается пометить эту новую территорию, которая на самом деле ей не принадлежит. Все словно взято на время, из чужой жизни.

В мидиях все-таки остались песок и остатки волосков, эскалопы пересушенные и жесткие: Эмма сунула их в духовку, вместо того чтобы быстро обжарить на сильном огне. Несколько минут мы сидим в дружном молчании. Я жую эскалоп правой стороной зубов — до тех пор, пока мышцы щеки не начинают просить пощады, и меняю сторону. Когда мы обнаруживаем, что они устойчивы ко всем попыткам превратить их в более удобоваримое состояние, мы проглатываем их, запивая большим количеством красного вина. Как будто принимаем витаминную добавку.

— Не стоит притворяться, повар из меня никудышный, — говорит Эмма со смехом, будто убедившись, что одна из ее отличительных черт не подверглась изменению, и она этому рада, — В действительности в основном готовит Гай. Дома жена не подпускает его и близко к кухне.

За этим кухонным столом могли бы разместиться четырнадцать, а возможно, и шестнадцать человек. Он весь такой новенький, что я начинаю тосковать по своему старому, в сплошных отметинах столу, с его щербинками и бороздками от детских упражнений с вилками и ножами. Он хоть не щеголеват, но имеет свою историю. Мы угнездились на одном конце стола, и это заставляет нас ощутить странное одиночество. Я не могу представить себе Эмму, как она ест тут одна, хотя она завтракает здесь каждое утро. На столе можно увидеть разные части Лондона, если вам посчастливится сесть со стороны, граничащей с плитой. Возможно, это некая компенсация.

— Великолепное место для вечеринок! — подает голос Кэти.

— Именно для этого оно и предназначено, но вместе мы не провели еще ни одной. — Эмма кладет на стол свои нож и вилку. — У нас не будет даже общих друзей на ужине, и мы не будем слоняться по квартире в пижамах субботним утром, хотя я надеюсь, что во время рождественских праздников, когда его жена уедет к своим родителям вместе с детьми, мы, возможно, проведем вместе целый уик-энд. Второй дом — великая вещь. У нас было такое замечательное лето, когда его жена была в Дорсете.

Я прикусываю кончик языка и вспоминаю совет Тома: надо позволить людям жить их собственной жизнью.

— Но ты можешь пригласить гостей на званый ужин. Ты можешь пригласить нас, а я могу привести своего нового бойфренда, — с энтузиазмом возвещает Кэти. — Я ужасно хочу познакомить вас с ним!

— Это было бы мило. Возможно, мне удастся уговорить Гая, — кивает Эмма. — Дело в том, что его жизнь разделена на части. Он хочет сохранить меня для себя. Он не хочет делить меня ни с кем. Выходить куда-то с друзьями — это то, что он ассоциирует со своей женой, а не со мной. Я не главное в его жизни. Я только частица.

— Однако ты можешь оценить глубину частицы или только ширину, — стараюсь я ее утешить.

Ее голос звучит необычно подавленно.

— Может быть, он расстанется с женой, — продолжаю я, желая подарить ей крупицу надежды.

— Нет, он этого не сделает, потому, что, в конечном счете, он из тех, кто действует наверняка. Женщина с карьерой — это последняя вещь, которую он хотел бы иметь. Он из тех мужчин, кто настаивает, чтобы жена оставила работу, как только она забеременеет. Я просто вношу небольшое разнообразие в его биографию. — Она время от времени проводит ногтями вверх и вниз по затылку, неистово расчесывая его.

— Ладно, у него свой пирог, и он его ест. — Я рассматриваю эту беседу как определенный прогресс.

Впервые с тех пор, как у Эммы более года назад начались эти отношения, она выказала какие-то признаки сомнения. Ее всегдашняя уверенность была ненатуральной и немного обескураживающей.

— Чего я действительно хочу — это некого свидетельства его эмоциональной эволюции. Но он, кажется, настолько удовлетворен существующим положением дел, что чувствует себя изменником, — говорит она.