Тайная жизнь петербургских памятников

На других горельефах Кирова нет. Вот рабочие — уже самостоятельно, без него — запускают котел «Лаабса». Это, по всей видимости, отделение сухой вытопки жиров, занимающее один из этажей убойно-разделочного корпуса.

Он и она. Она — с лопатой в руке. Уголь? Известно, что комбинат использовал печерский уголь (дрова шли на копчение). Скорее всего, обслуживается один из вакуумных котлов, на данном горельефе не поместившийся. Для вытопки жиров требуется тепловая энергия.

«Вдохновитель пищевой промышленности» Анастас Иванович Микоян, чьим именем назовут московский мясокомбинат, на том же XVII съезде партии позволил себе эффектное выражение: «…чудеса американской мясной техники, перенесенные на нашу Советскую почву».

Чудеса везде чудеса.

А у нас все равно чудеснее.

Июнь 2007

ДВАЖДЫ РОЖДЕННЫЙ

Быть переплавленным, разбитым на куски, уничтоженным — удел многих памятников. Бывает и мягкий вариант репрессий — изоляция в виде заключения, скажем, в какой-нибудь сарай или гараж до лучших времен, с последующей реабилитацией и возвращением на место.

Судьба этого необычна. Открытая миру жизнь на свободе (в той мере, конечно, жизнь на свободе, в какой способны знать ее памятники), внезапный убийственный приговор, заключение по частям в деревянные ящики и, наконец, после четырнадцатилетней суровой изоляции освобождение, но до странности условное — практически под домашний арест.

А можно к этому случаю применить и другую метафору — медицинскую. Долгая жизнь — внезапная клиническая смерть (длившаяся четырнадцать лет) — возвращение к жизни, реабилитация, санаторий закрытого типа.

Вторая метафора больше подходит. Как-никак речь идет о памятнике врачу.

1859 год в Петербурге ознаменовался двумя торжествами: один за другим были открыты сразу два памятника. Один — императору, это в июне, другой — баронету, действительному тайному советнику — в декабре. Императора звали, понятно, Николай, это всем известно, а вот о баронете Я. В. Виллие сегодня знают немногие. Что, на первый взгляд кажется странным. В самом деле, не на каждом шагу тогда памятники устанавливали, открытие памятника было событием чрезвычайным и говорило само за себя. Всех на то время увековеченных в бронзе можно пересчитать по пальцам — два царя, три полководца, дедушка Крылов и вот, наконец, Виллие, в данном ряду последний. Памятники этого первого ряда — все, кроме памятника Виллие, — знамениты сами по себе, и не менее, чем люди, которых они прославляют. Только вот памятник Виллие, наоборот, практически неизвестен, большинство петербуржцев даже не догадывается об его существовании. И это тем более удивительно, что размеры его, мягко говоря, внушительны. Вместе с пьедесталом высота восемь метров! Чуть-чуть, но до восьмиметровой высоты ни Суворову, ни Кутузову, ни Барклаю-де-Толли прежде установленные памятники все-таки не дотягивают.

Явно не иголка в сене — как же такое можно не замечать?

А все дело в том, что нельзя простым горожанам увидеть памятник. Утаен он от внимания посторонних, почти засекречен. Ныне он находится в парке Военно-медицинской академии, попасть туда можно только через контрольно-пропускные пункты, охраняемые солдатами. То есть нельзя. Если вы, конечно, не примените военную хитрость, впрочем, чреватую последствиями.

Уроженец Шотландии, сын пастыря, James Wylie (а по-нашему — Яков Васильевич Виллие) поступил при Екатерине на русскую службу полковым лекарем. При Павле он уже был лейб-хирургом, а при Александре ведал всей медицинской частью империи. Он был главным медико-хирургичеким инспектором, возглавлял военно-медицинский департамент военного министерства, был президентом медико-хирургической академии. Он проводил реформы по военному ведомству. Он основал до сих пор (!) издающийся «Военно-медицинский журнал». Более пятидесяти лет он отдал медицинской службе России. У него была репутация гениального врача-администратора. Кроме того он был автором многих трудов, главный из которых — капитальная «Полевая фармакопея».

У царя Александра, которого Виллие сопровождал во всех военных походах, были основания им гордиться — неспроста же союзные монархи на военном смотре под Парижем благодарили русского царя за помощь, оказанную Виллие раненым союзникам.

В свое время Александр I самолично придумал ему герб, весьма замысловатый (с кровавой рукой.), а во время посещения Англии испросил у принц-регента для Виллие, как английского поданного, потомственное дворянство с титулом «сэр» и звание баронета.

Виллие завещал свои огромные сбережения — почти полтора миллиона рублей — на развитие медицины в России, в основном — на устройство клиники при Медико-хирургической академии (ей дадут имя баронета Виллие). Не желая никого вводить в расходы, о памятнике себе позаботился сам: наказал в завещании установить оный. А также отдельно — фонтан, посвященный богине здоровья Гигиее.

Скульптор Д. И. Иенсен и архитектор А. И. Штакеншнейдер нашли и тому и другому зримые образы.