Тайная жизнь писателей

Он достал из ящика книгу благодарностей в кожаном переплете. В ней оставили автографы Мишель Турнье, Жан-Мари Гюстав Леклезио, Франсуаза Саган, Жан д’Ормесон, Джон Ирвинг, Джон ле Карре и… Натан Фаулз.

– Вы всерьез собираетесь закрыть магазин?

– Без всякого сожаления, – подтвердил он. – Люди больше не читают, что с этим поделаешь?

Я был не столь категоричен:

– Читают, только по-другому.

Одибер выключил плитку, прервав свист итальянской кофеварки.

– Ладно, вы же понимаете, о чем речь. Я говорю не о развлечении, а о настоящей литературе.

Как же, как же, о ней, любимой, о «настоящей литературе»… В какой-то момент такие люди, как Одибер, обязательно поминали ее заодно с «настоящими писателями». Но я никогда ни за кем не признавал права учить меня, что читать, а чего не читать. Привычка корчить из себя судью, выносящего приговор, что литература, а что нет, казалась мне недопустимым самомнением.

– Много вы знаете настоящих читателей? Вряд ли они вокруг ходят толпами, – не унимался разочаровавшийся торговец духовной пищей. – Я об умных читателях, посвящающих много времени чтению серьезных книг. – Не дожидаясь ответа, он, распалившись, зачастил: – Между нами говоря, сколько во Франции осталось настоящих книгочеев? Десять тысяч? Пять? Думаю, и того меньше.

– Какой вы пессимист!

– Ничего подобного! Нужно себе признаться: мы вползаем в литературную пустыню. Нынче все хотят быть писателями и никто не читает.

Желая закрыть эту тему, я указал на фотографию Фаулза в альбоме:

– Это Натан Фаулз. Вы с ним знакомы?

Одибер прищурился, соображая, как лучше ответить.

– Так, немножко… Настолько, насколько возможно быть знакомым с Натаном Фаулзом…

Он подал мне чашку кофе цвета и консистенции чернил.

– Фаулз представлял здесь свою книгу не то в девяносто пятом, не то в девяносто шестом. Он тогда в первый раз попал на остров. Между прочим, это я помог ему купить здесь дом, называется «Южный Крест». И все, после этого мы перестали общаться.

– Он заглядывает к вам в магазин?

– Нет, никогда.

– Как вы думаете, если я к нему приду, он не откажется подписать для меня свою книгу?

Одибер вздохнул и покачал головой.

– Советую сразу отказаться от этой мысли. Иначе можно запросто схлопотать пулю.

Интервью Натана Фаулза агентству «Франс Пресс» (отрывок)

(12 июня 1999 г.)

Вы подтверждаете, что в 35 лет, в зените славы, вы завершаете свою карьеру романиста?

– Да, я со всем этим покончил. Десять лет я посвятил серьезной писанине, десять лет день за днем елозил задницей по стулу с раннего утра, впившись взглядом в клавиатуру. Не желаю больше такой жизни.

Ваше решение бесповоротно?

– Да. Искусство вечно, жизнь коротка.

Тем не менее в прошлом году вы сообщили, что трудитесь над новым романом с предварительным названием «Непобедимое лето».

– Так, наброски. Начал и бросил.

Что вы скажете вашим многочисленным читателям, ожидающим от вас нового произведения?

– Пускай не ждут. Я больше не стану писать книг. Читайте других авторов, этого добра навалом.

Трудное дело – писать?

– Да, но, без сомнения, легче многого другого. Трудность, источник страха – в иррациональности писательского труда: то, что ты написал три романа, не значит, что у тебя получится четвертый. Здесь нет ни метода, ни правил, ни размеченных маршрутов. Начало каждого нового романа – это прыжок в неведомое.

А что вы умеете, кроме этого?

– Вроде бы у меня недурно получается телячье рагу.

Как вы считаете, ваши романы войдут в историю?

– Надеюсь, что нет.

Какую роль может играть литература в современном обществе?

– Никогда не задавался этим вопросом и не собираюсь начинать сегодня.

Вы также приняли решение больше не давать интервью?

– Надавал уже… Дурацкое, бессмысленное занятие, годится разве что для рекламы. Чаще всего – если не всегда – слова перевирают, вырывают из контекста. Сколько я ни пытался «объяснять» свои романы, результат был неудовлетворительный, с ответами на вопросы о моих политических взглядах и личной жизни дела обстояли еще хуже.

Знание биографии любимого писателя все-таки помогает лучше понять его творчество…

– Я согласен с Маргарет Этвуд: желание повстречать автора понравившейся книги сродни желанию повстречать утку из-за любви к фуа-гра[3].

Но разве не естественно желание попытать писателя о смысле его труда?