Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны

Я вскочил, но встретил новый удар, который скользнул по боку, и Рыбак всем телом навалился на меня.

Конечно, мы понимали, что Рыбак-2 может быть вооружен. Однако он пистолет не применил, а решил обороняться финкой. Видимо, он не хотел шума. Пришла помощь от напарника, и мы вдвоем прижали его к снегу. Помогло нам в этом случае наше громоздкое одеяние. Рыбак был одет легче нас, но всё же его действия одежда сковывала.

Я взглянул в лицо задержанному: что-то знакомое — глаза, брови, нос. Неужели снова Борис? Я его окликнул, но ответа не последовало. Он только прикрыл глаза. Связав руки нашей добыче, мы по рации вызвали остальную группу. Неожиданно мы услышали звук разгрызаемого стекла. Бросились к задержанному, но он, дернувшись и глубоко вздохнув, затих. На его искаженных гримасой губах блестел осколок стекла. Глаза были закрыты. Я прильнул к его лицу, пытаясь понять, дышит ли он? Но, почувствовав сильный запах горького миндаля, понял — это был сильнодействующий яд. Мой напарник пощупал его пульс на шее. Пульса не было.

Вместе с подошедшими сотрудниками мы на легких санях вывезли тело Рыбака к шоссе, погрузили тело в автомашину и, посадив возле тела матроса, отправили грузовую полуторку в Североморск. Поздно вечером мы возвратились в отдел на Малый аэродром. Некоторое время обсуждали случившееся. Мне и напарнику было тошно оттого, что Рыбак-2 ускользнул от нас, от следствия, — мы потеряли ценный источник информации о работе западных спецслужб.

Уже собирались уходить, как раздался телефонный звонок. Начальник отдела снял трубку, и мы услышали:

— Что-о-о? Сбежал? Как сбежал? Чушь какая-то… Его пульс был проверен еще там, на озере, — его не было. Хорошо, товарищ адмирал, еду к вам…

Начальник обернулся к нам и молвил:

— «Труп» сбежал. Он оглушил матроса и исчез. Офицер в кабине даже не знает, где это случилось. Все КПП закрыты. Видимо, это был не яд, а имитатор, на время останавливающий сердце. Мы упустили, верно, важную птицу из-за кордона… Еду к адмиралу.

Запах отвлек наше внимание, и мы приняли ту версию, которую нам подбросил этот Рыбак. Мы его так и не нашли. И хотя в душе я уверовал, что встретился с Борисом, об этом молчал: доказательств не было и едва ли мне бы поверили — слишком сложной была в тот момент обстановка на озере.

Нас никто не упрекал в потере «трупа» — мы были исполнителями и рядом были начальники, но от этого все равно было не легче. Теперь Бориса в своей памяти я называл не иначе как «Угорь»: три встречи и три потери его.

Трижды он ускользнул, конечно — Угорь.

* * *

Весной, после долгой полярной ночи, меня вызвали в Москву и взяли в разведку. Но прежде я подготовил дела к сдаче. Попрощался с помощниками и передал их на связь коллеге. Уже сидя в поезде, я думал о судьбе военного контрразведчика. И чем дальше уносил меня поезд «Мурманск — Москва», тем больше я осмысливал истину, что профессионал по обеспечению безопасности в армии и флоте должен быть широко образован в своем профессионализме.

За относительно короткий срок службы в особом отделе я получил достаточно примеров полезности моей работы в органах. Меня и раньше не мучили угрызения совести, что я связал свою жизнь со всемогущей службой госбезопасности, прошлое которой было далеко не безупречно, более того — запятнанным карательными акциями против своего народа. Но на дворе было уже другое время.

Судьба привела меня в ряды военных контрразведчиков. На летном поле истребительной авиации Северного флота, в трагические дни гибели летчиков и расследования злого умысла я утверждался в мысли о полезности моей работы в органах госбезопасности и служения Отечеству.

Глава 2 Разведчик особых полномочий (1959–1963: Балашиха, Москва, Бельгия, Англия)

Меня разбудило яркое солнце, льющееся из окна квартиры на восьмом этаже. Радостно вспомнилось, что вчера мы приехали с Ниной с Юга из отпуска к новой жизни. Сегодня должен был начаться отсчет нового времени работы в органах госбезопасности — в разведке.

С нетерпением дождавшись девяти часов утра, я позвонил по условному телефону в кадры в здание штаб-квартиры КГБ на Дзержинской площади. Ответил человек, с которым мне в свое время посоветовали вести все переговоры в Москве.

— Товарищ Петров?

— Да, Петр Петрович, — прозвучал в трубке приятный баритон. — Ваша фамилия?

— Бодров.

— Максим Алексеевич?

— Так точно, — по-военному отчеканил я.

Разговор походил на обмен паролями — собеседники убеждались в личности друг друга.