Тайная жизнь Сальвадора Дали, рассказанная им самим

Обед прошел безо всяких историй, а во второй половине дня я вернулся в сад, рассеянно созерцая сбор липового цвета. Дуллита смотрела на меня в упор, так же, как Галючка. Не сводила с меня глаз ни на минуту. А я был уверен, что отныне она будет покоряться мне, как рабыня. Я так уверовал в это, что заранее наслаждался утонченными роскошествами любви, когда позволяешь себе быть невнимательным, а обожаемое существо считает каждую божественную минуту рядом с тобой. Только распущенность дает нам силу не замечать это существо, пренебрегать им как собакой, хотя мы знаем, что в следующее мгновение сами будем готовы ползти за ним, как собака.

Итак, Дуллита крепко привязана к концу желтого кожаного поводка моей страсти, а я смотрю куда-то в сторону. Мой взгляд особенно привлекает подмышка полногрудой сборщицы. Это приятное углубление перламутровой кожи, в которой живет кустик черных волос. Мои глаза переходят от этого гнезда к округлым грудям, чья божественная полнота, кажется, нависает над самыми моими веками. Но вскоре, стряхнув оцепенение, я чувствую сильное желание чтото сделать. Вот что захотелось Сальвадору! Я откопаю мой костыль из цветочной могилы и тем же концом, которым перевернул ежа, нежно дотронусь до теплой сверкающей груди крестьянки, зажму развилкой шелковые полушария.

Вся моя жизнь состояла из капризов такого рода. И каждый миг я готов бы пожертвовать шикарным путешествием в Индию ради подобной детской пантомимы. Однако сделать такое не так легко, как кажется. И это подтверждал мой опыт: в голове у меня роились тысячи планов, в которых моя сила, хитрость и лицемерие были пущены в ход для достижения удивительных результатов. Вот после всего этого костыль мог бы стать королевским скипетром!

Садилось солнце, пирамида цветов росла, и Дуллита легла среди них. Желание потрогать костылем грудь женщины стало таким острым, что я предпочел бы умереть, нежели отказаться от него. Надо было действовать решительно и уже сейчас переодеться королем. Выйди я одетым, ляг в цветы подле Дуллиты — и она умрет от любви. Я побежал к себе в комнату и надел на голову корону. Никогда в жизни я не казался себе таким красивым, как в тот день. Сквозь загар на моем лице пробивалась восковая бледность, под глазами были круги. Я выбежал из комнаты. На первом этаже нужно было миновать коридор, из которого в сад выходило небольшое окошко. Три дыни, подвешенные на бечевке, высыхали под потолком. Я остановился на миг, посмотрел на них — и мне в голову мгновенно пришла мысль, которая позволяла осуществить мою утонченную фантазию.

Коридор был в полумраке, окошко давало немного света, Если сборщица поставит лестницу совсем близко к окну и поднимется на определенную высоту, я смогу увидеть в рамке окна ее груди, отдельно от всего тела. И смогу разглядеть все подробности, не боясь, что меня кто-то заметит. Рассматривая их, я легко приподыму вилкой костыля одну из дынь, подвешенных к потолку. Эта затея показалась мне в сто раз ужасней, чем первоначальный замысел, — ведь дыня символизировала сейчас всю зрелую значительность моего желания. Плод был тем ароматнее и слаще для меня, что его выпуклость, на мой взгляд, точно соответствовала груди крестьянки. Я не только смогу погладить его костылем, но даже укусить потом.