Тайная жизнь сатаниста

Я всего лишь пытался перехитрить смерть. Я просто пытался протянуть еще чуть-чуть, до тех пор пока тьма, к которой, как я знал наверняка, идет моя жизнь, не накатится на меня и не уничтожит меня. Я просто пытался остаться живым еще какое-то время, до тех пор пока окончательно не исчезну. Хотел остаться в мире света, побыть с живыми еще немного, пока мое время не пришло.

Корнелл Вульрих. Ночные сети (фронтиспис книги)

«Когда я смотрю в зеркало, я вижу затравленный взгляд, такой же, какой можно было увидеть в глазах Тревена, Вульриха или Гришэма. Это взгляд одновременно и хищника и жертвы. Подобные черты проще анализировать в других, чем в себе».

Если ЛаВей читает по чужим лицам лучше, чем по собственному отражению, обратное заключение столь же верно, Антон Шандор ЛаВей — не тот человек, которого стоит спрашивать о его талантах. О преимуществах сатанизма — сколько угодно. О достоинствах его предшественников в сфере дьяволизма — пожалуйста, но какие конкретно качества отличают Антона ЛаВея… «Я стараюсь об этом не думать. Я не могу думать о себе как о человеке, который действует как-то уникально (а так, похоже, думают обо мне другие): если я буду так думать, я могу внезапно засмущаться. Мне надо думать о себе из какой-то весьма отдаленной перспективы, иначе я становлюсь опасно подавленным. Могу стать невыносимым мегаломаньяком и стану невменяем, или у меня случится коллапс, я впаду в паралич, не смогу действовать вовсе. Для меня гораздо безопаснее и более продуктивно видеть себя как во сне, действуя и наблюдая это действие со стороны одновременно. Мне кажется нереальным, что когда я был молод, я сидел в большой клетке. Я знаю, что так поступал, но кажется, что это был другой человек. Мне нужна дистанция. Это все равно что играть на клавишных инструментах — я могу заниматься этим, только не думая об этом».

В этом смысле ЛаВей зависит от других людей, чтобы получить картину или оценку своей деятельности, которую он не может — не хочет — не в состоянии дать сам. Два самых искренних сторонника ЛаВея — это его собственные дочери, Карла и Зина. Карла, стройная красавица с иссиня-черными волосами, выступает с лекциями о сатанизме с начала 1970-х годов, во всем мире она уже давно стала героиней фотосессий, фантазий и эротических фиксаций. Зина, блондинка с мучительно волнующей фигурой, взяла на себя большую часть ответственности за внешние связи Церкви: в последнее время она представляла организацию в национальных теле- и радиошоу. Как совершенно законченная обольстительница, Зина написала предисловие к книге ЛаВея «Сатанинская ведьма». И Карла и Зина используют свои уникальные чары, чтобы расширить сферу влияния ЛаВея не только среди динамичных молодых новаторов, но и среди людей, уже близких к власти. Сын Зины, Стэнтон Захарофф, который родился в 1978 году во время одного из самых жутких ураганов в истории Сан-Франциско, уже демонстрирует решительный и независимый дух — он сам взялся читать «Сатанинскую Библию» и при каждом удобном случае стремится получить личный урок у деда. У всех троих характерные глаза и циничный ум ЛаВея. Хотя Верховный Священник ценит признание и поддержку, на табличке, стоящей на его рабочем столе, отражено характерное для него опасение, касающееся слишком увлекающихся типов: «Остерегайтесь тех, кто падает к вашим ногам: они могут тянуться к углу ковра».[63] Но больше всего он не любит тех, кто норовит погреться в лучах его славы или ворует его идеи, претендуя на оригинальность или откровение, — в лучшем случае он с ворчливым недовольством признает сам факт их существования.

Последние несколько лет ЛаВея обвиняли в том, что с ним невозможно встретиться, он почти не дает интервью, даже когда предлагаемые гонорары за съемки достигают шестизначных сумм. Телекомпании предлагали по 10 тысяч долларов тем, кто мог помочь снять на пленку интервью с ЛаВеем. В свете этих отказов, слухи о плохом здоровье, смерти или передаче бразд правления в Церкви Сатаны дочерям его не удивляют. «Когда я думаю о том, как много раз я играл со смертью, я понимаю, что, наверное, был сумасшедшим. Я ведь мог и пораниться. Когда мне было 16 лет, я не ожидал, что доживу до 21. Потом я подумал, что вряд ли дотяну до 30. У меня всегда было такое чувство, что прямо за углом рядом со мной всегда была моя смерть.