Тайная жизнь цвета

Многие сохранившиеся до наших дней тексты договоров художников того времени с заказчиками тщательно оговаривают условия использования ультрамарина — это были основные статьи таких договоров. Контракт, заключенный Андреа дель Сарто в 1515 году на картину «Мадонна с гарпиями», требовал, чтобы на одеяние Девы Марии пошло ультрамарина «как минимум на пять полных флоринов за унцию». Некоторые заказчики сами покупали пигмент, чтобы контролировать его использование; документ 1459 года предполагает, что пока Сано ди Пьетро работал над росписью городских ворот в Сиене, городские власти отпускали ему требуемые количества золотой краски и ультрамарина. Надо сказать, что для подобных подозрений были основания. Примерно через 400 лет, когда Данте Габриэль Россетти, Уильям Моррис и Эдвард Бёрн-Джонс расписывали стены Оксфордского Союза в 1857 году, «посреди увеселений, шума, откупоривания бутылок, брызганья краской и общих проказ» художники опрокинули горшок, доверху наполненный ультрамарином. Заказчики были в ужасе[453].

К вящей их досаде, к тому времени уже существовал приличный заменитель ультрамарина. В 1824 году французское Общество содействия национальной промышленности предложило 6000 франков тому, кто создаст доступный синтетический ультрамарин[454]. Четыре года спустя награда была присуждена французскому химику Жану-Батисту Гиме. Правда, его немецкий конкурент Кристиан Гмелин настаивал, что он обнаружил тот же рецепт годом раньше, но приз все равно достался мсье Гиме, а новую формулу и дальше называли французским ультрамарином[455].

Для синтеза ультрамарина смешивают белую глину, соду, древесный уголь, кварц и серу. Полученную смесь нагревают, получая в результате зеленую стекловидную субстанцию. Ее измельчают, промывают и нагревают снова, на сей раз получая порошок ярко-синего цвета.

Французский ультрамарин был на несколько порядков дешевле натурального. В некоторых случаях разница доходила до 2500 раз за тот же объем[456]. В начале 1830-х годов унция природного ультрамарина стоила 8 гиней, а фунт французского — от 1 до 25 шиллингов, но к 70-м годам XIX века французский ультрамарин стал стандартом. Встретили его появление, однако, с изрядным недоверием. Художники жаловались, что он был слишком одномерен, однообразен и скучен. Частицы в его составе имели единый размер и отражали свет одинаково, что лишало искусственный ультрамарин глубины, вариативности и визуальной привлекательности, присущих натуральному.

Послевоенный французский художник Ив Кляйн был с этим согласен. В 1960 году он запатентовал формулу международного синего цвета Кляйна, создав на его основе серию работ, ставшую его «визитной карточкой»: серию глянцевых текстурных полотен в своем «международном цвете», названную в его честь «серией IKB». Эти обманчиво простые монохромы Кляйн позднее гордо называл своей «чистой идеей». Он любил интенсивность необработанного порошкового ультрамарина, но был разочарован безликостью и тусклостью краски, которая из него получалась. В сотрудничестве с химиком он потратил год на то, чтобы разработать специальный смоляной состав. Смешивая его с искусственным ультрамарином, он получал IKB, близкий к чистоте и великолепию оригинала.

Кобальт

29 мая 1945 года, вскоре после освобождение Нидерландов, Хан ван Мегерен, художник и галерист, был арестован за сотрудничество с нацистами. Он не только подозрительно нажился за время оккупации Нидерландов, он еще и продал картину «Христос и судьи» (другое название — «Христос и прелюбодейка»), раннюю работу Вермеера, Герману Герингу. За коллаборационизм ван Мегерену грозила виселица[457].

Ван Мегерен не только решительно отрицал обвинения, но и выступил с неожиданным контрдоводом. Этот «Вермеер», заявил он, вовсе не Вермеер: эту картину написал сам ван Мегерен. В худшем случае его можно обвинить в подделке произведений искусства, но, поскольку он провел самого рейхсмаршала, разве не стал он от этого национальным героем Нидерландов? Некоторые из полотен, которые, по его словам, он создал за свою карьеру фальсификатора, — еще несколько «Вермееров», парочка «Питеров де Хохов» и т. д. — оказались в музеях и вызвали восторги критиков, опознавших в них давно утраченные и заново обретенные шедевры. Ван Мегерен утверждал, что заработал на подделках 8 млн гульденов (около 33 млн долларов сегодня). Когда уважаемые директора музеев и критики отказались верить ему, ван Мегерен оказался в любопытном положении — он должен был убедить окружающих в том, что виновен в мошенничестве.