«Будешь на каникулах в Лондоне? Загляни к моим друзьям, они очень хорошие люди».
Но, подумав хорошенько, Дебора поняла, что такой сценарий попросту невозможен, ведь ее контакт с сестрой Чероки не возобновлялся последние пять лет.
Это навело ее на мысль о том, что если с самим Чероки ничего не стряслось, но тем не менее он примчался с Гернси в Лондон, вооруженный их адресом и твердым намерением как можно скорее попасть в американское посольство…
— Чероки, с Чайной что-то случилось? Ты поэтому здесь?
Он посмотрел на нее. Его лицо было бледно.
— Ее арестовали, — ответил он.
— Больше я у него ничего не спросила.
Дебора нашла мужа в полуподвальной кухне, где он, предусмотрительный, как всегда, ставил на плиту суп. В тостере сушился хлеб, а исполосованный шрамами кухонный стол, на котором ее отец за последние годы приготовил несколько тысяч обедов, был накрыт на одного.
— Я решила, пусть он сначала искупается… Мне показалось, что надо дать ему отдохнуть. Потом расскажет… Если, конечно, захочет…
Она нахмурилась, скользя ногтем большого пальца по краю столешницы. Торчащая щепка была воспринята ею как укол совести. Дебора пыталась убедить себя в том, что ей нечего стыдиться, все дружбы когда-то начинаются и кончаются, такова жизнь. И все же именно она первой перестала отвечать на письма, которые приходили из-за океана. Потому что Чайна Ривер относилась к той части жизни Деборы, которую ей очень хотелось забыть.
Саймон, стоя у плиты и мешая деревянной ложкой томатный суп, бросил на жену беглый взгляд. Видимо, он истолковал ее неразговорчивость как тревогу, потому что сказал:
— Все может оказаться совсем просто.
— Что значит «просто», когда речь идет об аресте?
— Я хочу сказать, ничего страшного. Какая-нибудь авария. Или похожее на кражу недоразумение в универсаме. Что-нибудь в этом роде.
— Зачем ему идти в американское посольство из-за кражи в магазине, Саймон? И вообще, она ведь не воровка.
— Ты в самом деле хорошо ее знаешь?
— Я хорошо ее знаю, — сказала Дебора. Но этого ей показалось мало, и она с нажимом повторила: — Я очень хорошо знаю Чайну Ривер.
— А ее брата? Этого Чероки? И что это за дурацкое имя?
— Так его назвали при рождении, по-моему.
— Родители из лета «Сержанта Пеппера»?
— Ммм. Их мать была радикальной… что-то вроде хиппи. Нет. Погоди. Она боролась за охрану окружающей среды. Вот. Это было еще до того, как я с ней познакомилась. Она сидела на деревьях.
Саймон посмотрел на нее искоса.
— Чтобы их не срубили, — объяснила Дебора просто. — И отец Чероки — у них разные отцы — тоже боролся за охрану окружающей среды. Или нет?
Она задумалась, пытаясь вспомнить.
— Он, кажется, привязывал себя к рельсам… где-то в пустыне.
— Вероятно, рельсы тоже нуждались в защите? Видит бог, они вымирают со страшной скоростью.
Дебора улыбнулась. Из тостера выскочили тосты. Она взялась намазывать бутерброды, а Пич выбралась из своей корзинки в надежде, что и ей немного перепадет.
— Я не слишком хорошо знаю Чероки. Не так хорошо, как Чайну. Когда я жила в Санта-Барбаре, то ездила на праздники к ним домой, там я с ним и познакомилась. Семейные праздники. Рождественские обеды. Новый год. Банковские праздники. Мы приезжали в этот… Ну, где жила ее мать. Город, как цвет…
— Цвет?
— Красный, зеленый, желтый. А, оранжевый. Ориндж. Ее мать жила в Ориндже. Она всегда готовила индейку с соевым творогом на праздники. Черные бобы. Бурый рис. Пирог из морских водорослей. Гадость кошмарная. Мы притворялись, что едим, а сами под каким-нибудь предлогом сматывались из дома и ехали искать какой-нибудь ресторанчик, где было открыто. Чероки знал несколько весьма сомнительных, но зато замечательно дешевых мест.
— Это его положительно характеризует.
— Тогда я с ним и встречалась. Всего раз десять, наверное. Правда, один раз он приезжал в Санта-Барбару и провел пару ночей на нашем диване. Их с Чайной тогдашние отношения можно назвать любовью-ненавистью. Он старший брат, но всегда вел себя как младший, а Чайну это бесило. И еще она пыталась его опекать, а это бесило его. А их мать… она, в общем-то, и не была им настоящей матерью, если ты понимаешь, о чем я.
— Слишком занята была деревьями?
— И не только. Она была, и в то же время ее не было. И это… как бы роднило нас с Чайной. То есть не только это. Фотография. И другие вещи. Но мы обе выросли без матери.
Дебора резала хлеб, а Пич сидела, с надеждой уткнувшись мокрым носом ей в лодыжку.
Саймон выключил газ и прислонился к плите, глядя на свою жену.
— Тяжелое было время, — сказал он негромко.
— Да. Но, — она моргнула, и на лице промелькнула улыбка, — мы, кажется, уцелели.
— Это верно, — подтвердил Саймон.