Тайник Великого князя

Ну да ладно, – скомандовал он вновь сам себе, прервав свои размышления о жизни и повторив свое любимое высказывание еще раз, – вернемся, наконец, все же к нашим баранам. Так вот, касаясь твоей иконы Спаса Нерукотворного, которую ты с женой ищешь, как ты говорил, и которая по чьей-то версии и твоим предположениям после революции из Оренбурга перекочевала в знаменитую коллекцию прожившего еще некоторое время в Ташкенте Великого князя Николая Константиновича Романова, сосланного августейшей семейкой в Среднюю Азию и пережившего здесь своих родственников. Скажу тебе сразу: я навел некоторые справки и теперь практически уверен в том, что ваша семейная реликвия к семье Романовых не имеет ровным счетом никакого отношения. И никогда, повторяю – никогда, его законная жена Надежда фон Дрейер не привозила ему ничего подобного. Рассказанная тебе версия, думаю, под собой имела лишь то основание, что пару раз за время их жизни в Туркестане она все же ездила в Оренбург к своим родителям, по всей вероятности, заодно навещала друзей и знакомых, возможно, была в гостях и у прабабки твоей неугомонной жены. Однако сведений о том, что из этих поездок жена Николая «Ташкентского» привозила ему что-либо, представляющее историческую или художественную ценность, в природе не существует. Муженек-то ее большой знаток и любитель всего этого был, как известно. К тому же все свои ценности он перечислил в дневнике, который вел очень аккуратно. У него в доме были, конечно, дорогостоящие иконы, старинные, украшенные драгоценными камнями, все в золоте, но Спас Нерукотворный четырнадцатого века среди них не назван, это уж точно. И потом, сам подумай, какой смысл этой Надежде фон Дрейер, дочке оренбургского полицмейстера, во время приезда к родителям брать с собой в Ташкент у подруги ее семейную реликвию, пусть даже очень дорогую. Она что, за много лет угадала, что в октябре 1917 года в России будет кровавый переворот, и решила от красных спрятать не что-нибудь, не семейные ценности, а драгоценную икону своей знакомой, которая, предположим, также предвидела великие перемены. Представляешь себе? Эта Надежда в Оренбург ведь до революции ездила. Так что если придерживаться твоей версии, дорогой Олег, ты уж извини, то тогда можно предположить, что эти обе оренбургские подруги были сумасшедшими. А мы знаем, что это далеко не так. Остается вывод. Угадай с трех раз какой?

При этих словах Окунь от души заливисто рассмеялся, сам довольный своей шуткой и ироничной логикой, с помощью которой ему удалось окончательно разубедить Олега в ложном направлении предпринятого ими с Ольгой поиска. Быстро сбегав на кухню, где полным ходом шли приготовления к организованному сегодня генералом застолью, осмотрев томившиеся в ожидании подачи к столу блюда, заглянул в шкварчавший пловный котел, откуда быстрым, проворным движением знатока извлек с помощью шумовки несколько золотистых кусочков баранины. Ловко подбросив их в воздухе, он ссыпал зажаренное мясо на маленькую тарелочку и с дегустаторской тщательностью съел один за другим.

– О, хош! Джуда яхши! Майли! Хоп, май-ли! – сказал Окунь, обращаясь к стоявшему рядом с ним повару Юлдашу, пожилому человеку в белом переднике и крахмальном колпаке, одетом так опрятно исключительно по случаю ожидания почетных гостей. – Молодец твой отец! То, что доктор прописал!

– Стараемся, худжаин, – ответил, глядя с подобострастием на генерала на чисто узбекский манер Юлдаш-ака. – Не волнуйся, Дмитрий-ака, все будет как надо. Угостишь своих гостей, пальчики оближут. Старый Юлдаш свое дело знает. Тебя никогда не подведет.

Ответ повара, по всей вероятности, полностью удовлетворил суетливого Окуня. Поэтому, небрежно проведя салфеткой по сальным после баранины губам, он поспешил выйти из душного и жаркого кухонного помещения на воздух, туда, где рядом с накрываемым столиком близ воды в тени лип и ореховых деревьев стоял в ожидании его Олег.