После смерти родителей определили парня к двоюродной тетке, которая жила в районном центре. У той у самой висело на шее трое детей, а тут сунули еще одного здоровенного лба, к тому же с норовистым, не желающим кому-либо подчиняться характером.
Кое-как окончив восемь классов, Колька два месяца болтался по улицам, пока не выловил его участковый.
Душевный был мужик капитан.
– Тебе, Волков, пора за ум взяться, иначе одна у тебя дорога – с песней на малолетку. Если хочешь, помогу с учебой, через год-другой приобретешь специальность, а там, глядишь, и жизнь чему-нибудь научит.
Сдержал слово участковый. Поступил Николай в училище и начал осваивать специальность токаря.
Все здесь ему нравилось, и мастер был мужик неплохой, и жизнь в общаге что надо, да и ребята в группе подобрались дружные. А самое главное – приобщился Колька к спорту. Бокс захватил, что называется с головой.
Тренер Никанорыч, часто юного Николая после тренировки в своей маленькой тесной каморке, любил вести с ним за чашкой чая задушевные беседы.
– Здоровья у тебя, Колька, немерено, – говаривал он, – видать, тебе от отца по наследству досталось, а вот руки длиннющие, как у обезьяны, это уж точно от бога. Да и на ринге ты словно кошка, резкость у тебя небывалая. Я такого таланта сроду не видывал. Технику-то я тебе дам, хочешь ты этого или нет, а вот голову самому тренировать придется. Одно плохо, слишком ты настырный. Если что в башку запало, всё, хорошего не жди. Так что, кроме тебя самого, здесь тебе уже никто не поможет.
Как говорил старик, так оно и вышло. Никанорыч научил всему, что знал, а вот ум вбить в башку так и не смог. Только одно Николай сумел запомнить твердо: не надо бояться чужой силы. Сломает, познаешь страх человеческий, а это уже, гибель.
Жизнь шла своим чередом. Черные полосы сменяли светлые, принося людям все новые и новые испытания, радости и разочарования.
Не обошла она стороной и Матерого, тогда еще просто Николая Волкова. После окончания училища, получив четвертый разряд токаря, он уже на следующий день перешагнул ворота ремонтно-механического завода, который являлся одним из подразделений известного на всю страну нефтехимического комбината. Но, не проработав и полугода, Николай был приглашен повесткой в районный военкомат, где недолго думая подписал все необходимые документы. И хотя ему как работнику комбината была гарантирована отсрочка, он давно решил, два года службы пойдут на пользу, а может, даже помогут выбрать путь в жизни.
И застучали колеса вагонов по уходящим в неизвестность рельсам, унося с собой еще не окрепшие, не битые жизнью, но одержимые единственной целью – покорить мир – совсем юные судьбы.
Николай надеялся, что ему повезет и он, несмотря ни на что, попадет в доблестные десантные войска. Слишком горячо и ярко жили в его сознании впечатления от просмотренных фильмов, где мужественные сильные парни, безукоризненно владеющие оружием и приемами рукопашного боя, творили чудеса как на земле, так и в воздухе, под распростертыми над ними куполами парашютов.
Но судьба, в который раз, распорядилась по-своему.
Часть, в которую направили его для дальнейшего прохождения службы, стояла в центре небольшого сибирского городка, основное население которого работало на огромном заводе, подчиняющемся оборонному ведомству страны.
Что именно производилось в многочисленных цехах, Колька не знал, да и не интересовало его это вовсе. Главной задачей, поставленной перед молодыми солдатами, была охрана этого самого завода. Изо дня в день приходилось служивым наматывать километры, вышагивая между рядами колючей проволоки по периметру территории завода, который солдаты между собой называли конфетной фабрикой.
Еще в дороге подружился Колька с Виктором Прошкиным. Как выяснилось, были они земляками, мало того, дом, в котором жил Витька, где совсем недалеко от общаги, где прошли самые веселые и беззаботные Колькины годы. Вот и решили новобранцы держаться вместе.
С первых дней, как только пришлось окунуться в солдатскую жизнь, почувствовали парни напряженность во всем, что их окружало. Не было слышно привычных шуток и смеха, не чувствовалось в отношениях между солдатами человеческой теплоты. Каждый жил сам по себе, по неписаным волчьим законам, озираясь вокруг, при этом пряча душу подальше от чужих глаз.
Николай поначалу никак не мог разобраться, в чем тут дело, и только потом, спустя несколько дней, дошло – дедовщина.
А тут еще Витька.
– Коль! Здесь такое творится. Ухо востро держать надо. Деды вовсю балом правят.
– Брось, – отмахнулся Николай.
– Чего брось? Дурень. Смотри, чуть что, по бестолковке дадут. Будешь потом всю жизнь улыбаться. – В глазах Виктора забегали огоньки страха.
Николай тогда не придал большого значения разговору, да и не было на то оснований. Жизнь его еще не била по-настоящему, не ставила на колени и не плевала в душу.
В то утро, как обычно в шесть часов утра, дневальный проорал свое неизменное:
– Подъем!