Тайное братство

— Вера и война никак не связаны. Вторгаются в чужую страну не ради веры, а ради богатства, власти, славы. А вера лишь ширма, за которую прячут корысть и оправдывают свои бесчинства Божьей волей. Это кощунство. Если бы люди открыли свои истинные намерения, то предстали бы перед всем миром не борцами за веру, а алчными тварями. Война редко затевается из-за искренней веры. Таковы Бейбарс и Людовик. И потому они наиболее опасны.

— Так вы согласны с необходимостью уничтожить Бейбарса?

— Нет. Убив его, мы создадим мученика. Бейбарс поступает в согласии со своей верой. Защищает людей от тех, кого считает врагами. И у него своя правота. — Уилл попытался заговорить, но Эврар поднял руку. — Бейбарс рано или поздно все равно умрет, а мы смотрим гораздо дальше. Сомневаюсь в осуществлении наших целей при моей жизни, но, возможно, при твоей. — Он вздохнул. — А может, никогда. Но мы должны надеяться, Уильям. Должны верить, что можем сделать мир лучше.

— Значит, вы собираетесь восстановить «Анима Темпли» и продолжать работу?

— Да. Собираюсь привлечь новых членов, здесь и на Западе, и назначить хранителя. — Эврар поджал губы. — Вообще-то я вызвал тебя сегодня сказать, что ты выбран мной для посвящения в тайное братство. Вот так. Несмотря на все твои глупые рассуждения.

— Меня?

— Ты удивлен? Но тебе уже все известно и мы много лет вдвоем согласно работаем. Правда, я высек тебя однажды. Но это случилось давно.

— Не знаю, — тихо проговорил Уилл. — Просто не знаю.

— Чего ты не знаешь?

— Согласен ли я с вами.

— Рад это слышать. Если бы все в «Анима Темпли» всегда соглашались друг с другом, мы бы кидались осуществлять любую, даже самую глупую, идею. Разногласия — это не всегда плохо. Хасан был прав. Я слишком давно никому не открывал наших идеалов. Пора влить в братство свежую кровь. — Он посмотрел на Уилла. — Так что?

Уилл кивнул.

Эврар улыбнулся:

— Отец бы тобой гордился.

Уилл не ответил. Мечты о примирении религий казались ему несбыточными. Узнав об этом, голубоглазый султан, наверное, даже не рассмеялся бы. Потому что для него примирение ислама и христианства — кощунство. Когда Уилл думал о Бейбарсе, то представлял сто с лишним голов рыцарей-христиан, насаженных на пики вокруг стен Сафеда. И среди них голова отца. Как с этим можно примириться?

Эврар, казалось, не замечал на лице Уилла сомнений.

— Мне нужно встретиться с сенешалем, — проговорил он, поднимаясь. — Иначе дело останется незавершенным. — Капеллан прошаркал к двери. — Скоро вернусь, и мы сможем выпить.

Гарин наклонился к тазу. Провел рукой по воде, наблюдая, как она поблескивает при пламени свечей. Сзади на койках храпели рыцари. Он до сих пор не смыл кровь, хотя пришел давно. Впрочем, когда — точно не помнил. Ему казалось, прошло всего несколько минут. Наконец он сложил ладони, погрузил в воду, но оросить лицо на успел. Дверь отворилась. В солар вошли три рыцаря.

— Гарин де Лион? — сказал один.

Он кивнул, чувствуя, как вода вытекает между пальцев.

— По приказу сенешаля ты арестован по обвинению в дезертирстве.

Рыцари в постелях заворочались, начали просыпаться.

— В дезертирстве? — пробормотал Гарин.

— До сведения сенешаля дошло, что ты дезертировал с назначенного поста и прибыл сюда без позволения инспектора Французского королевства. Такое преступление наказуемо пожизненным заточением.

Гарин собрался что-то сказать в свою защиту, но язык не ворочался. Не вызывала сомнений связь обрушившегося на него удара с пособничеством Грачу. Значит, все справедливо.

— Сейчас ты будешь препровожден в подвалы прицептория. Тебе не будет дана возможность просить о помиловании, пока не проведешь там пять лет. — Рыцарь вышел вперед. Гарин увидел в его руке кандалы. Двое других обнажили мечи на случай, если он вздумает сопротивляться.

Вот об этом они зря беспокоились.

Гарин равнодушно наблюдал, как железные кандалы застегиваются на его запястьях. Казалось, это происходит с кем-то другим. Выходя из солара, он споткнулся на пороге. Рыцарь поддержал его за локоть.

— Спасибо, — проговорил Гарин.

42

Пизанский квартал, Акра

4 июня 1271 года

Дверь таверны отворилась. Уилл оглянулся. Вошел высокий худой мужчина в ярком лазоревом балахоне. На мгновение они встретились взглядами. Человек спокойно отвел глаза и направился к столу, где сидела группа купцов. Отодвинул табурет, что-то сказал такое, отчего все засмеялись. Затем налил себе из кувшина вина. Уилл глотнул из своего кубка. Сквозь щели в ставнях проникали косые лучи солнца, рисуя на столе белые линии. Где-то рядом противно жужжала оса. Стояла жара. Уиллу надоело ждать. В последнее время он стал нетерпеливым. Плохо спал. В соларе воздух был теплый и влажный, его не хватало, сколько ни вдыхай.

Какое-то время спустя дверь снова отворилась, впустив приземистого человека с оливковой кожей. Коричневые рейтузы, непритязательная накидка из грубой ткани. Вошедший осмотрелся, увидел Уилла. Подошел. Произнес по-арабски с непонятным акцентом:

— Сегодня прекрасный день.

— Бог милостив к нам, — отозвался Уилл тоже по-арабски.