Тайное место

– Потрясающе, – ахает Холли. Она вдыхает аромат скошенной травы, свежей влажной земли; вот след кого-то дикого – кажется, здесь проходит звериная тропа – от одного ночного лежбища до другого. – И никто больше здесь не бывает?

– У всех свои местечки, – объясняет Селена. – И мы туда не суемся.

Джулия оборачивается, провожая взглядом птиц, кружащих в небе и выстраивающихся в свои клинья.

– Мне нравится, – говорит она. – Очень нравится. – И усаживается на траву рядом с Беккой. Бекка радостно улыбается и с облегчением выдыхает, руки ее расслабляются.

Они растянулись на травке, подвинувшись, чтобы солнце не слепило глаза. Трава густая, плотная и блестящая, как мех диковинного зверя, на ней приятно лежать.

– Боже, эта речь Маккенны, – ворчит Джулия. – “Ваши дочери уже получили прекрасный старт в жизни, поскольку сами вы такие образованные и культурные, и ведете здоровый образ жизни, и вообще супер что такое во всем вообще, и мы счастливы иметь возможность продолжить вашу блестящую работу по воспитанию следующего поколения”, и передайте пакетик, мне надо сблевнуть.

– Она каждый год произносит одну и ту же речь, – замечает Бекка. – До последнего слова.

– В первый год папа едва не увез меня сразу же домой из-за этой речи, – сообщает Селена. – Потому что это элитизм.

Отец Селены живет в какой-то коммуне в Килкенни и носит пончо ручной работы. Килду выбрала ее мама.

– Мой папа тоже так думает, – говорит Холли. – У него это было на лице написано. Я боялась, что он отпустит какую-нибудь шуточку, когда Маккенна закончила, но мама наступила ему на ногу.

– Да, это элитизм, – соглашается Джулия. – И что? В элитизме нет ничего дурного. Одни вещи лучше других вещей, а если прикидываешься, что это не так, ты вовсе не человек широких взглядов, а просто козел. Меня лично тошнит от другого, от того, как она подмазывается к родителям. Как будто мы все – продукты жизнедеятельности родителей, и Маккенна гладит их по головке и рассказывает, как хорошо они поработали, а они виляют хвостиками и лижут ей руку, только что не писаются от восторга. Да откуда ей знать? А что, если мои родители за всю жизнь не прочли ни одной книжки и кормили меня исключительно жареными батончиками “Марс”?

– Ей пофиг, – говорит Бекка. – Она просто хочет, чтобы они не переживали, что потратили кучу денег на то, чтоб от нас отделаться.

Повисает молчание. Родители Бекки работают в Дубае. Они даже сегодня не появились, Бекку привезла экономка.

– Хорошо, что вы здесь, – говорит Селена.

– Все еще не до конца верится, – признается Холли, и это только часть правды, но лучше, чем ничего. Ощущение реальности накатывает мимолетными вспышками между долгими периодами мутной отстраненности, белого шума, но эти вспышки достаточно ярки, чтобы затмить иные реальности в ее сознании, и тогда ей кажется, что она всю жизнь провела только здесь и не видела ничего другого. А потом все опять исчезает.

– А мне – так напротив, – вздыхает Бекка. Она улыбается, глядя в небо, и в голосе уже не слышно скрытой боли.

– Все наладится, – успокаивает Селена. – Просто нужно время.

Девчонки валяются на полянке, ощущая, как их тела мягко тонут в траве, как внутренние ритмы сливаются с пространством вокруг: тинк-тинк-тинк неведомой птицы, медленным скольжением солнечного луча сквозь кроны кипарисов. Холли пролистывает минувший день, как делала всякий раз, возвращаясь на автобусе домой из школы, выбирая фрагменты для пересказа: забавные эпизоды с довольно смелыми намеками для папы, что-нибудь, чтобы порадовать маму или – если Холли разругалась с ней, что в последнее время было почти ежедневно – чтобы вызвать ее возмущенное: Боже правый, Холли, как вообще можно такое произносить… а Холли при этом уныло закатывает глаза. Вдруг она понимает, что всего этого уже не будет. Картины каждого дня больше не обретут форму папиной усмешки или маминой приподнятой брови, все кончилось.

Сейчас ее дни будут определять другие люди. Холли смотрит на них и ощущает, как все изменилось сегодня, именно сегодняшний день она будет вспоминать и через двадцать лет, и через пятьдесят – день, когда Джулия сцепилась с Далеками, день, когда Селена и Бекка привели их с Джулией на поляну среди кипарисов.

– Нам, пожалуй, пора, – произносит Бекка, не шелохнувшись.

– Рано еще, – отзывается Джулия. – Ты же сказала, мы можем делать что хотим.

– Можем. В основном. Но по поводу новеньких они волнуются, им надо, чтобы все постоянно были у них на виду. Как будто иначе вы могли бы сбежать.

Они тихонько смеются. И Холли опять охватывает чувство реальности настоящего – шумный гусиный клин, вытянувшийся высоко в небе, ее собственные пальцы, утопающие в прохладном травяном ворсе, трепет ресниц Селены под ярким солнцем, и словно это – навечно, а все прочее – мираж, тающий на горизонте. На этот раз ощущение длится дольше.

Через несколько минут Селена говорит:

– Вообще-то Бек права. Пора идти. Если нас начнут искать…