– Вот именно. Джоанна, вероятно, догадалась, что у Селены должен быть специальный телефон для связи с Крисом, как у нее самой был когда-то. Джулия, скорее всего, тоже, потому что знала про телефон Джоанны. Видел, как Селена сразу замкнулась, когда я спросила, не лежал ли телефон по-другому? Кто-то здесь пошустрил, точно.
– Нам нужны сами эсэмэски, – сказал я. – Даже если они не подписаны…
– Не будут они подписаны.
– Ну да, наверное. Но в них обязательно найдется указание на автора.
– Это да. И я хочу проверить других девиц, с которыми переписывался Крис до Селены. Если среди них окажется одна из нашей восьмерки, дело заиграет новыми красками, особенно если именно с ней он изменил Джоанне. На что хочешь спорю, эти специальные телефоны нигде не зарегистрированы, но, может, где-то в сообщениях мелькнет имя или узнаем по фоткам, если получится их посмотреть. Любая девчонка, даже с куриными мозгами, постарается скрыть лицо, но одна идиотка обязательно найдется. Ну или вдруг у какой-нибудь дурочки есть родинка на сиське, шрам, да любая особая примета.
– Э, можно эту часть работы я доверю тебе? – осторожно спросил я.
Конвей все еще прикрывала ладонями глаза, но я заметил, как уголок рта у нее чуть дернулся, что, видимо, должно было означать усмешку, не будь она так измучена.
– Я проверю фотографии девиц, ты – Криса. И никому не придется стирать память.
– Будем надеяться.
– Будем. – Усмешка пропала. – Ладно, пойду попрошу Маккенну выпустить девчонок погулять. Я же обещала Селене. (А я и забыл.) Потом сходим в столовку, поищем чего-нибудь поесть, пока кореш Софи тянет волынку. Я бы приговорила сейчас здоровенный вредный бургер.
– Два.
– Два. И картошку.
Мы расправили плечи, потянулись, как вдруг свершилось-таки: зуммер из кармана Конвей.
– Тексты. – И вновь она была по-утреннему энергичной и подтянутой, усталость отброшена, точно мокрая куртка. – Ага, вот оно. Господи, клянусь, я женюсь на Софи.
Приложение оказалось даже длиннее, чем предыдущее.
– Давай присядем, – Конвей мотнула подбородком в сторону оконной ниши в дальнем конце коридора, между дверями двух гостиных. За окном сгущались сумерки, свет был лиловый, как перед грозой. Неугомонные редкие облака скользили туда-сюда.
Мы уселись на подоконнике плечом к плечу. Пошли с самого начала, быстро пролистывали, стараясь не упустить важного, но в голове только заветные даты. Как детишки рождественским утром, не в силах думать ни о чем, кроме большой блестящей коробки, оставленной напоследок. Тишина за дверями с обеих сторон оглушала.
Сплошной флирт. Крис подкатывает:
Немного трагедии: девушка на взводе.
Такие вещи забываются со временем. Готов был жизнью поклясться, что нет, никогда и ни за что, но проходит год за годом, и этот мир блекнет. И вот ты уже не можешь припомнить, как это – когда так зашкаливает температура, что никакой градусник не выдержит, как сердце несется галопом и не требует отдыха, как балансировать на самом краю и все ставить на кон. Как можно умирать от желания чего-либо, все равно как в пустыне от жажды. Как тонка твоя кожа и совсем не защищает от миллионов пустяков, проносящихся мимо; каждый цвет ярко вскипает, обжигая, и в каждый миг каждого дня ты готов либо воспарить в небеса, либо быть разорванным в кровавые клочья.
Вот тогда я и поверил, не взвешенным мышлением профессионала, а нутром своим поверил: девочка-подросток могла убить Криса Харпера. Его убила девочка-подросток.
Конвей тоже это поняла.
– Черт возьми. Вот она, энергия.
– Хотела бы туда вернуться? – неожиданно для самого себя выпалил я.
– Стать подростком? – нахмурилась она. – Да боже упаси. Все эти страсти, тайны, с ума сходишь из-за того, о чем через месяц и не вспомнишь? Нет уж, уволь.
– Но что-то в этом было, а? Прекрасное.