Тайное оружие Берии. «Собачий спецназ» НКВД

   Кто‑то из них со сна лишь успел выкрикнуть приглушённо: «Volf! Volf!» И все. И уже испускал последнее дыхание под плотно сжавшейся челюстью собаки на своём горле. Опасен, ох как опасен был Бурьян в таких вот скоротечных схватках, один на один! Молнией бросался на врага, с лету вцепившись ему в горло. Тот обычно и ничего сообразить не успеет, падая от стремительного броска громадной собаки. Бурьяну этого только и надо. Ну а мощная челюсть тольк о довершает начатую работу, ломая и круша, словно гигантские жернова, податливую человеческую плоть. Да и страх обуяет врага, заставляя цепенеть от ужаса. – Volf! Volf!

   Волк! Волк! И как тут в штаны не наложить, когда вдруг на тебя бросается неизвестно откуда взявшаяся разъярённая лохматая махина, оскалив в прыжке клыкастую пасть. Секунда – и смерть, чур, чур не меня! Страх божий!..

   Вот и сейчас кто‑то из немцев принял, по всей видимости, Бурьяна за дикого волка. Сработало! Ещё как сработало… Мгновение – и уже вся фрицевская группа попала под острые лезвия финок. Кого не успели зарезать, застрелили в упор из трофейных «вальтеров», захваченных вот в такой же стычке с «бранденбуржцами» неделю назад.

   Когда подоспел Ковалёв с отрядом, на опушке лежали бездыханные тела десятерых немцев. Мертвее не бывает. Тут же, одиннадцатым, распластался застреленный в горячке полковник штаба.

   В кромешной темени поди разбери, кто свой, а кто чужой. Да и когда разбираться?

   Лишь когда осмотрели убитых, сообразили, почему немцы задержались здесь. Видимо, делали короткий привал. Мало того что «язык» у них бременем был, так ещё и двоих раненых на себе пёрли. И, по всей видимости, один из них был командиром разведгруппы. Ну а с мёртвых какой спрос? Ни ответа, ни привета. Одно успокаивало Ковалёва – на «бранденбуржцев» они не были похожи. И то слава богу… Повезло им сегодня.

   Отряд продолжил свой путь. А как прибыли на передок, тут же доложили о случившемся встречавшим их особистам. Ковалёв обещал с рассветом выделить самого шустрого из своих, чтобы показать место стычки. Осматривали‑то убитых бегло, время поджимало. Оружие, конечно же, все прихватили. Ну, а там дальше особистам решать. Их работа. А у них своя.

   Отряд, значительно поредевший за последние дни, ждал впереди изнурительный страшный бой. Кровавая страда неумолимо вершила своё лютое дело. И над полями недавних боев, поседевших от ранних крепких морозов, продолжало кружить вороньё.

   Долго же ему ещё кружить…

Глава 17 - Метаморфозы (Краснофф–армеец )

   Боль была нестерпимой. И сильно хотелось пить. Жажда иссушила всего его. Все мысли были только о воде. Хотя бы глоток воды! Но добротную немецкую флягу пробило русской пулей, и теперь она болталась на поясе бесполезным предметом. И ни капли спасительной влаги в ней. Мм–мм…

   Вот и закончилось его везение, подумал он, теряя сознание, все кончено. Укокошили его Иваны.

   …Какая эта была по счёту атака, он не помнил. Да и какая теперь разница. Вчера убили их ротного, того самого рыжего оберлейтенанта, присланного неделю назад. Не промахнулся Иван из своей трехлинейки. Бах – и пуля вошла прямо в сердце командира роты. Только успел напоследок нелепо взмахнуть руками и – готов. Отвоевался. Этот проклятый Иван, наверное, был «ворошилофф–стрелок». Носит такой значок на своей гимнастёрке. И гордится им.

   Отчаянно дерутся русские… Засели возле леса у развилки дорог и ничем их оттуда не выкуришь. Перед ними хорошо простреливаемое поле. А на флангах они понатыкали мин и фугасов. Никак не подобраться! И в клещи не возьмёшь. Танки было сунулись в первый день, пытаясь обойти позиции Иванов и зайти к ним в тыл, так и взлетели все на воздух. Мощные фугасы у русских. То ли командир у них шибко грамотный, то ли воевать они поднаторели. Не сдаются, как прежде, целыми пачками, – пересчитывать не успеваешь. И что удивительно – за все дни боев ни одного перебежчика. Странно… Некому убегать от Сталина?

   Ещё месяц назад, лишь наступят сумерки, то там, то тут слышно: «Немецкий комрад, них шиссеен! Сталин – капут!» У каждого такого перебежчика, как пароль, листовки, разбросанные накануне с самолётов. Пробирались к ним в темноте. Видно, боялись, что комиссары днём в спины постреляют. Трусливые твари! Ишь ты, усвоили – «них шиссен». Хоть и приказано было не убивать таких лиц, но и сам Шульце, и парни в их роте шибко не церемонились с ними.

   Предатель – он и есть предатель. Он завтра и Курту Шульце в спину палить начнёт. Комиссар прикажет – он и будет стрелять. Галдят, сволочи, – «дойчлянд комрад…» Да и какие они нам, к дьяволу, товарищи? Чесались у него руки, и не раз… Но приказ есть приказ – не убивать. Чтоб душу отвести, ударишь «комрада» прикладом между лопаток и пинка ему под зад дашь. Что, не нравится? Морщишься?

   Смотри, русиш швайн, будешь скалиться – ещё врежу, так врежу, что уже не подымешься.