Тайное Пламя. Духовные взгляды Толкина

Древо сказаний тоже соединяет все миры. Источник мудрости для тех, кто повиснет на нем, оно растет неспешно, постепенно, органично. Так же растут мифы и легенды, так растет предание. Так рос толкиновский легендариум. В хорошую погоду крона пышнеет на глазах. Иногда сучья обрезают или ветки сами отламываются в грозу; сегодня дерево одевается в зелень, завтра покрывается цветами или плодами, но всегда и в любое время в нем струятся сок и дух, благодаря которым оно живет. Это не просто составные части — почва и минералы, солнечный свет и вода. Рядом с одной из оксфордских церквей высится дерево, которое было молодо во времена короля Артура и, вероятно, доживет до его возвращения. Оно простояло на своем месте 1500 лет — видимо, это самый древний из жителей Оксфорда.

В «Листе работы Ниггля» Толкин использует образ дерева как своего рода метафору, что позволяет нам понять, как именно автор воспринимал собственное искусство и его значимость в своей жизни. Нечто вроде пространной притчи или аллегории. Во вступительной заметке Толкин сообщает, что однажды он проснулся с готовой историей в голове и тут же ее записал. Случилось это около 1939 года, когда (по его собственным словам) он почти отчаялся выяснить, что именно сталось с Гандальвом и кто такой Бродяжник. Хоббиты уже добрались до Бри; автор понятия не имел, продвинутся ли они дальше. В ушах его, надо думать, эхом звучало брюзжание ученых коллег: нечего тратить силы и время на какие–то там сказки. Надвигалась война.

Притча рассказывает о художнике–любителе по фамилии Ниггль и о его соседе по фамилии Пэриш. Ниггль трудится над великой картиной; на ней изображено гигантское дерево на фоне горного пейзажа. Как рассказывает Толкин, все началось с попытки изобразить один–единственный лист, трепещущий на ветру. Ниггль, разумеется, символизирует автора. Его фамилия подразумевает прозаическую, приземленную, рутинную суть творчества[14]. Словосочетание «лист на ветру», возможно, пришло из англосаксонской поэзии, с которой мы уже сталкивались. Толкин, по всей видимости, часто ощущал, что вся его жизнь растрачивается на пустячные текстовые мелочи, тогда как неохватные горизонты Сильмариллиоиа с незапамятных времен ширятся в его сознании, и их еще только предстоит воплотить. (Читатели «Истории Средиземья» отлично себе представляют всю масштабность этой возни Толкина с мелочами!)

Сосед Ниггля, мистер Пэриш, разумеется, воплощает всех тех, кто посягает на время художника и отвлекает от миссии (в его собственном представлении). Как христианин, Толкин считал, что каждый из таких людей представляет Христа, как члена христовой «паствы», и принимал обязанность «возлюбить ближнего как самого себя», возлагаемую на него Евангелием. Однако почти все требования Пэриша кажутся пустячными, в особенности — преувеличенные жалобы на болезнь; из–за них сам Ниггль простужается и умирает, не закончив работу.

Толкин рисует смешной автопортрет, в котором все мы в той или иной степени могли бы опознать себя. Многие из нас настолько убеждены в своей значимости, что чужие нужды кажутся менее важными: нередко самые обычные любезности вроде светской беседы или болтовни о том о сем оказываются тяжкой повинностью. Охваченный вдохновением художник в этом отношении еще несноснее прочих.

Значительное место в притче отведено аллегорическому описанию посмертного состояния, именуемого чистилищем. Поскольку именно это католическое учение стало во времена Реформации яблоком раздора, стоит отметить, что Толкин изображает чистилище очень логично и убедительно. Со всей очевидностью, это что–то вроде лечебницы. Как много времени занимает исцеление, никому неведомо; за гробом привычные единицы времени уже неприменимы. Можно сказать, что последнее очищение происходит непосредственно в миг смерти. Толкин повествует, что Ниггля поместили в Работный дом на целый век или около того, не без иронии обыгрывая расхожее представление об отбываемом в чистилище сроке. Как образованный католик, Толкин знал, насколько оно ложно. Цель Работного дома — не наказать Ниггля. Там учат «делать одно дело за раз», пока человек не станет «внутренне более спокойным».

Потом совесть Ниггля придирчиво освидетельствует Святая Троица (три таинственных Голоса, звучащие во тьме). Воля, добрая в своей основе, несмотря на скверный характер, брюзжание, обиды, в итоге засчитывается в его пользу. Для католиков чистилище — это состояние тех, кто спасся, «но так, как бы из огня» (1 Кор 3:15). Суд над душой Ниггля уже состоялся, хотя в притче он готов выслушать приговор только тогда, когда очищение практически завершилось.