Тайное содружество

Некоторое время она потратила на письма Малкольму. Рассказала ему обо всем, что видела и слышала. Изложила события, связанные с горящим голландцем и алхимиком, совет Агриппы относительно дальнейшего путешествия. Письма Малкольму она отправляла в «Форель» до востребования, но получит ли он их когда-нибудь и напишет ли ответ, не знала.

Лире было очень одиноко. Словно вся ее жизнь впала в какое-то забытье… словно часть ее самой спала и, может быть, даже видела сны. Сны о том, что с ней происходит. Лира погрузилась в апатию и просто принимала то, что посылала ей судьба. Оказалось, что паром в Смирну только что ушел, а нового придется ждать еще два дня, и она спокойно выслушала новость, нашла дешевый отель и принялась бродить по древнему городу – скромно, незаметно, разглядывая часовни, музеи, богатые купеческие дома вдоль набережной, отдыхая в парках под все еще голыми деревьями. Она купила газету на английском языке и прочла каждую статью до последнего слова, греясь в теплом и дымном кафе под стенами исполинской Святой Софии, поднимавшейся над окрестными домами как огромный мыльный пузырь – только из камня.

В газете говорилось об участившихся нападениях на частную собственность в сельской местности, о выжженных дотла или перекопанных розовых садах, о целых семьях, погибших при попытке защитить свои рабочие места. Волна погромов докатилась до Анталии на юге и Еревана на востоке. Никто не знал, что послужило причиной этого разрушительного безумия. Нападали какие-то непонятные «люди с гор». Одни утверждали, что убийцы требуют, чтобы жертвы отвергли свою веру и приняли новую… но никаких подробностей не сообщалось. Другие ни словом не упоминали о религии, зато отмечали необъяснимую ненависть, которую разбойники питали к розам и запаху роз.

В некоторых статьях сообщалось о предстоящих празднованиях в честь патриарха, святого Симеона Пападакиса, недавно избранного президентом Верховного совета Магистериума. В соборе Святой Софии готовились провести пышную службу в присутствии более тысячи представителей высшего духовенства из разных стран, а затем через весь город должна будет пройти торжественная процессия. Также собирались освятить новую икону Девы Марии, чудесным образом обретенную на могиле мученика четвертого века. Обретению сопутствовали многочисленные знамения, свидетельствовавшие о сверхъестественной природе находки, как то: цветение жимолости над гробницей, сладостные ароматы, пение небесных флейт и так далее, и тому подобное. Сладостные ароматы, надо же, думала Лира… Для «людей с гор» – это мерзость, а для церковной иерархии – знак райской милости. Если религиозный мир решит расколоться, ему хватит и такой мелочи, как запах роз.

Вот Малкольм наверняка сумел бы объяснить, что все это значит. Надо будет написать ему обо всем этом в следующем письме. Ох, как же все-таки одиноко…

Лира заставила себя почитать еще об этом новом Совете. Празднования в честь патриарха должны были состояться сегодня утром – на второй день ее пребывания в Константинополе… Почему бы не пойти и не посмотреть? Хоть чем-то займусь, подумала она.

* * *

Пока Лира думала о святом Симеоне, тот беспокойно ерзал в мраморной ванне и размышлял о тайне Воплощения. Его деймон, сладкоголосая Филомела, клевала носом рядышком на золотом шестке. Завихрения, которое святое тело порождало в пенной воде, были неприятно холодными.

– Мальчик! Мальчик! – позвал он.

Их имен он никогда не мог запомнить, да и какая разница: все мальчики одинаковы. Впрочем, шаги, раздавшиеся в ответ на зов, были отнюдь не мальчишескими. Медленнее и тяжелее; шарканье вместо легкого бега вприпрыжку.

– Кто это? Кто там?

– Это Калумджян, – подсказал деймон.

Патриарх простер дрожащую руку, его старые глаза посмотрели наверх, на необъятную тушу евнуха.

– Помоги мне встать, Калумджян, – приказал он. – Куда подевался мальчик?

– Властелин его, дьявол, явился прошлой ночью и забрал негодяя с собой. Откуда мне знать, где теперь мальчик? Нет никакого мальчика.

В тусклом свете лампы Калумджян выглядел гигантской черной тенью, но его сливочный нежный голос ни с каким другим спутать было нельзя. Святого подняли и поместили на деревянную решетку, через мгновение окутали тяжелым чистым полотенцем и принялись свирепо растирать.

– Полегче, – пожаловался патриарх. – Если будешь меня так трясти, я упаду. Мальчик работал нежнее. Где он, ты говоришь?

– Никто не знает, ваша благословенность, – отозвался евнух, орудуя полотенцем уже не так грубо. – Скоро будет новый.

– Будет, куда он денется. И вода… остывает быстрее, чем раньше. С ней что-то не так. Масло… может быть, это из-за масла она так быстро становится холодной? Это какое-то новое масло? Оно по-другому пахнет и как-то грубее. Если химический состав другой, молекулы жара могут легче проходить сквозь пленку масла, понимаешь? Наверняка что-то подобное с ним и происходит. Нужно попросить святого Мехмета исследовать этот вопрос.

Гусыня, деймон Калумджяна, сунула голову в ванну и понюхала воду.