На столе что-то сверкнуло: солнечный зайчик скользнул по лезвию серебряного ножа для бумаг, и Малкольм ощутил нечто знакомое. Крошечная мерцающая точка, не больше атома, – но сейчас она постепенно разрастется и станет видимой, а потом превратится в блестящую петлю, в лучистое кольцо, как называл его Малкольм. Аста взглянула на него – она тоже это почувствовала, хотя и не видела глазами. Пытаться сосредоточиться на чем-то было пока бесполезно: пройдет несколько минут, прежде чем кольцо расширится настолько, чтобы в него можно было заглянуть. Так что Малкольм расфокусировал взгляд и погрузился в мысли о четверых, сидевших в этой комнате, – таких либеральных, толерантных, цивилизованных, – и об организации, которую они представляли.
В том широком контексте, в котором он сейчас мыслил, «Оукли-стрит» казалась абсурдной: организация, вынужденная скрывать само свое существование от нации, которую она призвана защищать; состоящая из агентов, большинство из которых уже достигли среднего возраста, а то и приближались к старости; за последние годы заметно потерявшая в численности и, вдобавок, настолько бедная, что ее руководительница приезжала из Лондона третьим классом или самым медленным поездом, а Малкольму придется отправиться в Карамакан за свой счет. На что могла надеяться эта нищая кучка фантазеров, бросая вызов Магистериуму?
Остальные трое тихо беседовали. Сверкающая точка превратилась в кольцо и приблизилась к глазам, и сквозь это кольцо Малкольм посмотрел на каждого из них по очереди. Вот Чарльз Кейпс – худощавый, лысый, в безупречном темном костюме с торчащим из верхнего кармана уголком красного платка; глаза светятся глубоким, проницательным умом. Вот Гленис Годвин – теплые карие глаза, аккуратно подстриженные седые волосы; одна рука нежно поглаживает деймона, разбитого параличом. Вот Ханна Релф, которую Малкольм любит почти так же сильно, как родную мать, – седовласая, изящная и хрупкая, хранящая в памяти столько знаний. Какими драгоценными казались эти люди сейчас – с другой точки зрения, в ореоле лучистого кольца!
Малкольм откинулся на спинку стула и стал слушать, а кольцо надвинулось на него, уплыло за спину и исчезло.
Как и сказал Чарльз Кейпс, это был первый за много столетий конгресс всех уровней Магистериума.
В нем существовала своя иерархия – некоторые организации и лица считались младшими, а другие старшими, одни были важнее, другие – не столь важными; однако эта иерархия не была жесткой – такой, которая могла бы сложиться, если бы папа Жан Кальвин оставил церковь в нетронутом виде. Но этого не случилось. Кальвин отверг главенство своего сана и разделил верховную власть между несколькими службами. После его смерти пап больше не выбирали, а власть, которой некогда был облечен глава церкви, была распределена среди множества организаций и групп – подобно тому, как река, стремительно мчащаяся в горах по узкому руслу, замедляет свой бег на равнине, разливается вширь и прокладывает целую сеть новых путей.
Итак, единой линии руководства не было. Существовало множество самостоятельных групп: советов и коллегий, комитетов и судов. То и дело возникали новые организации; оказавшись под управлением амбициозного и талантливого руководителя, они расцветали, если же лидеру не хватало смелости и дальновидности – чахли и гибли. В итоге сила, известная как Магистериум, представляла собой бурлящую массу фракций, соперничающих между собой, завидующих друг другу и никому не доверяющих. Объединяла их лишь жажда власти и готовность добиваться ее любой ценой.
И лидеры этих фракций – директор Дисциплинарного суда консистории, декан Епископальной коллегии, канцлер Комитета распространения истинной веры, генеральный секретарь Общества поощрения добродетели безбрачия, ректор Красной палаты, магистр Школы догматической логики, председатель Суда общественного порядка, аббатиса Сестер святого послушания, архимандрит Приората благодати и многие, многие другие – прибыли на конгресс. Прибыли потому, что не посмели отказаться: каждый боялся, что его отсутствие будет истолковано как бунт. Они съехались не только со всей Европы, но и из дальних стран, с юга и севера, с востока и запада; одни жаждали сражения, другие его опасались; одних, словно гончих, манил пряный дух охоты на еретиков, другие не испытывали ни малейшего желания променять покой монастыря или колледжа на хлопоты, склоки и опасности.
Всего в Секретариате Святого Присутствия, в его обшитом дубовыми панелями Зале совета, собралось пятьдесят три человека – мужчины и женщины. Префект Секретариата получил привилегию занять председательское кресло.