Тайное становится явным

Все начинается внезапно: просто в один момент я осознаю, что между ног у меня мокро.

– Время пришло, – говорю я.

– Чего время? Ужина? – пожимает плечами отец. – Ладно, сейчас что-нибудь придумаем. Чего бы тебе хотелось?

– Да нет, я имею в виду – время пришло, – я указываю на свою живот. – Ребенок.

Отец тут же начинает суетиться и носиться по квартире, то хватая вещи с полок, то ставя их на место. Я наклоняюсь за заранее упакованной сумкой.

– Ты готов?

Отец обеспокоенно охлопывает свои карманы в поисках ключей, а затем наконец-то находит их на полке в прихожей.

– Нет, – по его лбу стекает капля пота. – Но малышка готова, а это главное.

Следующая пара часов словно в тумане – поездка в больницу, эпидуральная анестезия и худшая часть – роды. И вот моя дочь появляется на свет – явно упрямая, точно как ее мама и бабушка. Вся розовенькая и со смешным хохолком светлых волос.

Когда отцу позволяют зайти ко мне в палату, я начинаю всхлипывать. Он тут же опускается на колени около кровати, чтобы утереть мои слезы.

– Мне ее показали, Птенчик. Настоящая красавица, – шепчет он. – У тебя самая чудесная девочка. Весит два девятьсот.

Сейчас я ощущаю только глубокую грусть за Шарлотту. Я больше не злюсь на нее – осталось только сочувствие.

Десять лет Шарлотта жила, веря в невиновность человека, который ее не заслуживал, и обвиняя вместо этого моего отца. Ее шансы на семью и собственных детей были уничтожены, и она просто не смогла с этим смириться.

Как не смогла смириться и с Лорен.

И обе они были влюблены в одного и того же ужасного человека. Какая бессмысленная трата жизни и времени.

И во имя чего? Любви, страсти, зависти?

Отец берет мою ладонь в свою огромную руку и осторожно ее сжимает, словно сейчас он понимает, о чем я думаю.

– Все будет хорошо.

В палату возвращается медсестра, несущая на руках маленький сверток. Она передает мне дочь и отступает назад, лучась улыбкой.

Стоит мне только на нее взглянуть, и мое сердце тает. Весь остальной мир перестает иметь значение.

Она прекрасна. И у нее такие хорошенькие крошечные пальчики на руках и на ногах. На всякий случай я их пересчитываю – по десять штук, все в порядке. Отец сидит рядом, низко склонившись над моим плечом, и я осторожно передаю ему его внучку. Глаза у нее замечательного голубого цвета – совсем как у нас с отцом.

По щекам у меня текут слезы, но в этот раз не потому, что мне больно, или плохо, или потому что я зла. Это слезы искупления и прощения.

Отец нежно дотрагивается до ее щеки, и я вдруг понимаю, каким должно быть имя. Катрина, в честь моей матери. И Дав – голубка – символ мира.

Катрина Дав Лафлин.

По-моему, отлично звучит.