Тайное становится явным

Старик устало закрыл глаза. Пусть он и сидел на любимом коньке, однако до предела на нем умотался.

– Молодой человек, вы меня не слушаете… Я русским языком объясняю – предстоит вялотекущий переворот. С замасливанием всех недовольных сторон. То есть на несколько месяцев, а то и лет заряжается волынка…

Казалось, этой встрече не будет конца. Объем полученной информации позволял предположить, что разговор ведется не менее суток. Представление о времени расплывалось, как масло по стеклу. Однако без четверти одиннадцать они опомнились. В подвал, гневно стуча каблуками, спустилась Зоя Ивановна с лицом злой Бастинды и открытым текстом потребовала прекратить мучить старика и вспомнить, который час. Гости не возражали.

На углу Бестужева и Жуковского Туманов поймал частника. Первую машину, выползающую из ближайшего переулка, он открыто проигнорировал, хотя водитель и сбавил ход, рассчитывая подзаработать. Зато когда вдалеке показался свет фар, он смело поднял руку и так и стоял в нелепой позе, пока старинный рыдван, лязгая железом, не пристал к обочине.

Две общеизвестные российские беды сплелись в одну. Машину бросало на выбоинах, шофер, изрядно подпитый, громко ржал и пытался острить, но они его не замечали. Они сидели на заднем сиденье. Туманов обнимал Дину, она жалась к нему. Со стороны это могло показаться идиллией.

– Не поедем за Алисой, – прошептал Туманов. – Ну ее к едрене фене, эту выдру. Пусти опоссума в курятник… Пусть Светка с ней собачится – хоть какое, а развлечение. Завтра возьмем, не облезет.

– Кто-то собирался ехать в частный сектор… – томно вздохнула Дина. – Ты не помнишь, кто?

– Завтра. К обеду. Соберемся, шнурки погладим и поедем… В одиннадцать придет Санчо, посмотрим, что за цидульки у них… Да не дрейфь, Дина, я сердцем чую – Воробьев нам не враг. Сама рассуди – ну какого лешего он стал бы читать нам эту лекцию? Старику помирать пора, а он время на нас переводит.

– Да нет, для своих лет он очень бодрый дедушка… Заметил, какая у него речь? Речь современного, слегка приблатненного интеллигента, а не выживающего из ума девяностолетнего старца… Слушай, Туманов…

– Что, Дина?

– Мне кажется, я что-то упустила. Что-то важное.

– Объяснись.

– Я заметила в его словах одно несоответствие, какую-то вопиющую нестыковку… Она мелькнула, как молния, ошарашила меня… и сразу забылась. Я пыталась ее вытянуть из себя, но старик болтал, болтал… и уболтал, черт проклятый. Не могу теперь вспомнить…

– Что-то важное?

– Думаю, да… Он лукавил. Как пить дать лукавил. Может быть, не во всем… Но однажды он себя выдал и сам того не заметил. А я забыла…

– Ты считаешь, старик втянут в игру?

– Ой, не знаю я, Туманов… Я же баба, простая русская баба. Но считаю, прав анекдот: любое грязное дело на Руси проходит четыре стадии – шумиха, неразбериха, наказание невиновных и награждение непричастных… И я хочу сказать тебе – мы не проходим по линии непричастных. Давай держаться подальше от неприятностей? Не будем бодаться с двумя быками сразу…

– Хочешь выпить, Дина?

– Забудь, Туманов. Мы себе давали слово не употреблять спиртного…

Дорога на путепровод была перекопана. Шофер повел рыдван через площадь имени «всесоюзного старосты», имевшую относительно прибранный вид. Вывернул на проспект и потарахтел мимо Кропоткинского жилмассива. Фонари отсутствовали.

– Я так хочу тебя… – прошептала Дина, запуская руку под рубашку Туманова.

– Я хочу тебя не меньше, – отозвался он и сел поудобнее. – Красилина возбужденно задышала и с титаническим усилием оторвалась от Павла. – Довези меня до святого места, там и разберемся, кто кого больше хочет…

– Конструктивное предложение… – просипел он. – Но мне кажется, мы никогда не доедем.

Бог был милостив. Они доехали. По потолку над кроватью, просеянные через тюлевые занавески, бродили лунные зайчики. Тончайшие пылинки, застигнутые на месте светом, создавали иллюзию медленного звездопада.

– Смотри-ка, – подивился Туманов. – Впрямь, свято место. И пусто.

Сколько открытий чудных подарила им эта ночь… Оставшись одни в пустом гостиничном номере (даже тараканы расползлись по свалкам), имея в запасе долгие часы и желание, они заново открывали друг друга. Под скрежет ржавых пружин, под счастливые стенания…

Поутру, когда солнце уже вовсю сияло над городом, он шатался по номеру, собирая разбросанные части туалета. Свои – кучкой поменьше – складировал у входа, Динкины – кучкой побольше – ей в ноги. Она проснулась от прикосновения, позевала и уставилась на него с одобрением: на ходячее бесстыдство – голое и мятое. Ему пришлось рассутулить плечи – стриптиз так стриптиз.

– Носок пропал правый, – посетовал Туманов, рассеянно перебирая свою кучку.

– Почему думаешь, что правый?

– Загнут влево.

После совместных поисков обнаружили искомое на шкафу. Разбирательство выявило, что виновна в утере Дина, умудрившаяся стянуть с любимого брюки вместе с носками.