Таинства Египта. Обряды, традиции, ритуалы

Главной целью пропаганды в Александрии, согласно Плутарху, было утверждение единства божественной природы. Она соединяла платонизм с триединым монотеизмом. Она взяла себе в помощь научную и философскую мудрость своего века, чтобы возродить тайное значение, которое древняя мудрость замаскировала в легендах и передала грядущим поколениям. Однако рука ревнивого мифолога слишком видна в данной конструкции, поэтому самые чудовищные суеверия соседствуют в ней с глубокими идеями. Тем не менее идеалы аскетичной чистоты, честной жизни и представления о загробной жизни, содержащиеся в этой новой мифологии, разительно отличались от древних религий Европы, и это способствовало будущему принятию людьми христианских идей. Короче говоря, эта новая вера породила необычайную духовную энергию, которая в первые века новой эры боролась за самовыражение, а влияние ее было глубоким и длительным.

Девиз культа Исиды: «Будь мужественным». Его можно увидеть на многих могилах того времени, и он указывал, что человеческая душа, хотя ей еще, возможно, предстояло пройти через многие тела и смерти, достигнет Вечной Жизни. В Европе проводились грандиозные фестивали египетских верований. Это был праздник благословения священной ладьи 5 марта, празднование поисков и нахождения Осириса в ноябре, когда организовывался пир в честь посвященных. Эти фестивали переросли в пышные многоцветные праздники, в которых сохранялось многое от древнеегипетского символизма.

Практически нет сомнения в том, что чистота египетских таинств под влиянием европейской действительности во многом поблекла. Египетские верования трансформировались под влиянием греческой философии больше, чем смогли вдохновить последнюю. Если они и сохранили свои широкие границы, то их основа ее претерпела значительные изменения. Наступил упадок. Точность обрядов, способ их отправления стали считаться более важными, чем идея, стоявшая за ними[20].

Конечно, это не упадок в полном смысле, а лишь возвращение к древней практике, где обряд уходил своими корнями в столь смутные верования, что их вряд ли можно назвать мифами, и требовал для своего объяснения нового мифа. Фактически иногда изначальный импульс носит столь призрачный характер, что многие ученые, занимающиеся сравнительным религиоведением, даже настаивают, что обряд первичен, а миф – вторичен. В каком-то смысле это возможно, но в любом случае обряд не может быть первичен по отношению к идее мифа или воображению.

Таким образом, магическая часть таинств стала гораздо более важной частью перенесенных на новую почву египетских таинств. Это следует из римских текстов того времени. Мудрые и, я бы сказал, «кальвинистские» жрецы Фив в Мемфисе использовали имеющиеся в их распоряжении магические приемы с вызывающей восхищение сдержанностью. Однако в Европе, которая по-детски жаждала чуда, торжественность магии исчезла. Космополитический Рим, жаждущий новизны, слишком часто считал храмы Исиды или Сераписа алтарями суеверий. И слишком часто жрицы, которые должны были бы охранять секреты и охранять магические тайны, передавали их в руки тех, кто обращался к ним за помощью, не имея никаких серьезных идей.

Во времена Страбона храм Сераписа в Канопусе (совр. Абу-Кир на северо-востоке от Александрии) осаждали страждущие из самых разных слоев общества. Он славился случаями магического излечения самых разных болезней. Столь же славны были и храмы Исиды.

Что касается продолжения жизни греческих таинств, то Пифагор, который, судя по всему, путешествовал по всему миру и был посвящен в таинства всех стран, где он побывал, из полученного знания создал свою собственную систему.

В ней испытательный срок составлял пять лет. Это были годы воздержания и молчания. Кандидату отказывали, если он проявлял страсть или нетерпение, честолюбие и самодовольство в мирском понимании этого слова. Испытаниям подвергались и его личное мужество, и невосприимчивость к боли. Если кандидат оказывался достойным, он становился посвященным первой степени. Через некоторое, довольно продолжительное время он мог быть посвящен во вторую степень, а потом он становился пифагорейцем.

В системе Пифагора грамматика, риторика и логика считались необходимыми для развития разума. Пифагор также считал необходимым преподавание математики, поскольку полагал, что конечное благо человечества состоит в тайной науке чисел. Он выделял также геометрию, музыку и астрономию, а также разработал систему символов для иллюстрации высшего значения системы. Так, равнобедренный треугольник свидетельствовал о совершенстве божества, правый угол символизировал союз небесного и земного, квадрат – Божественный Разум и т. д.

Латинские авторы, которые пишут о таинствах, жили в своего рода переходный период, и они раскрывают его особенности. Вергилий в «Энеиде» говорит о воротах из слоновой кости, через которые он и его проводник проходили в процессе путешествия по инфернальным сферам.